Некоторые, к слову, понимают, и бегают, одалживают, прислушиваются к каждому слову… А потом наступает разочарование в былом Кумире, переосмысление ценностей, и — склоки, интриги и сплетни, что куда там дружному женскому коллективу!

Дерутся не то чтобы очень часто, но и не редко, хотя казалось бы — музыканты, руки беречь надо…

— Рука… чёрт! — озвучил мои мысли Градский, с болезненной гримасой помассировав запястье, опухающее на глазах.

— Замену поищи, — без задней мысли предложил я, копаясь в аптечке, думая найти эластичный бинт или что-то подобное. Но чёрта с два… стандартный набор из йода, зелёнки, бинтов, жгута и валерианы.

— Да тут, блять… — в ответ целая тирада о мудаках, которые рады подсидеть, и настроении, которое вот совсем ни к чёрту! Не обращая на это внимание, бинтую ему запястье обычным бинтом, за неимением эластичного.

— Да Мишку и возьми, — предложил Буйнов, прикладывая какую-то вонючую ватку под наливающийся глаз и с недовольным видом рассматривая себя в чуть облупившемся зеркале, — Сложную композицию он пока не вытянет, не на сцене, по крайней мере, а так — справится.

Ругнувшись ещё раз, Градский хмыкнул недовольно… и принял мою кандидатуру. Как я понимаю — не то чтобы за неимением лучшего, а потому что все остальные, в данный момент — мудаки!

Спорить с этим утверждением я не стал, и, живо подхватив гитару, начал, с помощью владельца примерять её во всех видах.

— Ну, сойдёт! — постановил наконец Градский, отчаянно морщась при некоторых моих аккордах, — Но это только на сегодня, понял⁈

Я — понял, и внял, и… нет, ну правда, нужно же показать человеку, что ценю предоставленную возможность⁈ Потому что он — Гений, и дышать с ним одним воздухом — большая честь для меня!

… но кажется, немного переиграл.

— Тебе ведь похуй? — хохотнув, спросил Буйнов, отняв примочку от глаза и покосившись на дверь, закрывшуюся за Градским. Отношения у них сложные — когда вроде и друзья, и, пожалуй, друзья они без всяких «вроде», но ясно уже, что хотя они ещё и не осознают этого, им уже немножечко тесно, и не слишком далёк тот день, когда музыканты разойдутся.

— Ну не то чтобы совсем, — дёргаю плечом, невольно косясь на дверь вслед за Александром, — но так-то я у Локтева в ансамбле больше года занимаюсь, уже привык к сцене. Не реже двух, а то и трёх раз в месяц в каком-нибудь концерте участвую.

— Седьмой слева в пятом ряду хора? — съехидничал Буйнов, — В подшефном колхозе «Красные зорьки»?

Он сам же заржал над своей шуткой, весело толкаясь плечом, и я посмеялся вместе с ним, из вежливости.

— Ошибся? — почти тут же прервал своё смех Буйнов. Он далеко не глупый парень, умеющий, если надо, признавать свои ошибки. Задав вопрос, Александр вопросительно уставился на меня — так, будто ему и вправду интересна моя жизнь.

— Чуть-чуть, — улыбаюсь едва заметно, — когда в «Красные зорьки», то бывает, что и солистом! Хотя конечно, на серьёзные отчётные концерты в хоре стою, голос ещё не переломался до конца, сбойнуть может.

— А если танцевальные номера, — продолжаю, — то и вовсе…

Не договорив, изображаю робота, что пока — свежо, неизбито, и производит должное впечатление.

— Да-а… — тянет Буйнов, на которого, судя по всему, мой импровизированный танец произвёл куда большее впечатление, чем он хотел показать, — неплохо! А вместе с английским…

Он, замолчав, закуривает, и, поглядывая время от времени на меня, думает напряжённо что-то своё, а я в кои-то веки благодарю свою физиономию — вполне благообразую, но не слишком эмоциональную, потому что это всё — в яблочко!

Всё это — ни разу не секрет, но то ли чёртов возраст, то ли ещё что… но рокеры и прочая музыкальная братия вовсю эксплуатируют мои таланты, воспринимая при этом не вполне всерьёз. Мелкие ништяки и дружеское отношение — да, да, и ещё раз да… но всё-таки чего-то не хватало для перехода на следующий уровень.

А сейчас Буйнов, судя по всему, наконец-то осознал, что текста́, которые я могу переводить на слух, и притом хоть буквально, а хоть бы и рифмованно, это ж… возможности!

Заимствование, да… назовём это так. Оно у музыкантов распространенно по всему миру, и никого не удивляет ни сейчас, ни будет удивлять значительно позже, десятилетия спустя. Ссоры, споры, судебные постановления и штрафы, скандалы и прочее… чаще всего просто хайп, реклама, попытки привлечь внимание.

Но в России, а сейчас — в СССР, заимствований и откровенного воровства интеллектуальной собственности больше в разы, если не на порядки!

Не потому, разумеется, что люди здесь какие-то особенно плохие, а в силу законодательства, не регулирующего такие вопросы, закрытости страны и прочих факторов, благодаря которым всё это стало возможным. Ну и неискушённости публики, разумеется. Пипл хавает[iii]!

Пипл, собственно, и выбора особого не имеет, по крайней мере — сейчас. У него, пипла, в меню одобренные цензурой советские ВИА, немного Восточного Блока, условно «левые» исполнители с Запада, и немногочисленные шансонье из стран, в которых сильны позиция Коммунистических партий — Франции и Италии[iv].

Щепоткой специй в этом сомнительном вареве — просачивающиеся сквозь все железные занавесы «Битлы» и все те, кого проигрывают на «Радио Свобода», и кого привозят советские моряки из загранок. Ничего плохого сказать об этом не могу, но ассортимент, предоставленный пиплу, очень невелик.

А эстрада, даже советская, и тем более рок, это очень специфический жанр. Хороших поэтов и композиторов, занимающихся роком — по пальцам одной руки, и все они — уже востребованы, уже заняты…

… да и немного их, хороших! Попробуй — пробейся через цензуру на всех уровнях, да ещё будучи, де-факто, в андеграунде!

Когда за «бездуховную» песню можно получить выговор по партийной линии, а за песню об Ильиче премию, орден и внесение в «списки», выбор становится не то чтобы вовсе уж очевидным… Но для большинства — так