Патер Лукас выглянул из окна кабинета. Один из молодых людей с мертвенными глазами как раз открывал ворота на выезд. Остальные сидели в машине. Мотор работал.

– Минуточку, – медленно сказал патер Лукас. Он прикрыл микрофон трубки ладонью и с холодным сердцем выжидал. Машина Скарфаро тронулась, медленно выехала за ворота и свернула на улицу, скрывшись из поля зрения. – Вы меня слушаете? – сказал он человеку на другом конце провода. – Мне очень жаль, но машина уже уехала.

– О, Боже мой! Вы не знаете, куда она направляется?

– В Хайфу.

– В Хайфу! А у вас есть какая-нибудь возможность известить водителя?

– Нет.

Положив трубку и всё ещё держа руку на телефоне, он некоторое время смотрел перед собой невидящим взглядом. Он представил себе дорогу на Хайфу, ведущую через горы Галилеи. Дорогу, полную поворотов, крутых спусков и подъёмов. То была Божья воля, в этом он был твёрдо уверен. Мне отмщение, и Аз воздам.

Но тормоза машины не отказали. Ещё до того, как Луиджи Баттисто Скарфаро и его спутники покинули Иерусалим, их машину протаранил грузовик, делая поворот с нарушением правил; авария, при которой, правда, никто не пострадал, но машина была очень сильно помята. Она пошла под пресс ещё до того, как кто-либо успел обнаружить отсутствие защитных хомутов на тормозной гидравлике, а верные служители единственно истинной церкви благополучно добрались до Хайфы на машине, взятой напрокат за счёт страховки виновника аварии. Оттуда они пустились в обратный путь в Рим на корабле, поскольку некоторые предметы гораздо легче было вывезти за пределы страны на корабле, чем на самолёте.

Этого патер Лукас так никогда и не узнал. Через неделю после отъезда Скарфаро он пошёл к врачу по поводу нарастающих затруднений при глотании, и обследование показало, что у него прогрессирующий рак пищевода. Последние полгода жизни он провёл в больнице, которой управляли католические сестры. Там его прооперировали и лечили, несмотря на то, что с самого начала было ясно: его не спасти. Сестра, которая сидела у его смертного одра, была потрясённой свидетельницей того, что священник почти до последнего своего вздоха плакал, словно отчаявшееся дитя.

Джордж Мартинес тоже никогда не узнал об этом. После своего возвращения в Бозман, штат Монтана, красочно описывая матери свои иерусалимские впечатления, он доставил ей столько радости, что она благословила его древним мексиканским волшебным заговором. Во время своей следующей командировки, которая привела его на раскопки в Центральную Америку, он познакомился с известной Беатрис Азнар, многообещающим историком и к тому же красавицей-дочерью венесуэльского нефтяного миллионера, которая влюбилась в него так же горячо, как и он в неё. Вскоре они поженились и с тех пор живут неподалёку от Каракаса в великолепном имении, площадь которого раз в пять превышает территорию университета Бозмана. Они произвели на свет целую кучу великолепных детей, а остальное время посвящают изучению истории инков, ацтеков и майя.

Его бывший начальник, доктор Боб Ричардс, в первой же командировке, которую ему пришлось выполнять одному, без Джорджа, получил сложный перелом ноги, а от университета, в знак признания его заслуг, – должность доцента. И очень вовремя, потому что год спустя одна малайзийская фирма выпустила на рынок сонартомограф, не только значительно мощнее и удобнее в обращении, чем их университетский аппарат, но и намного дешевле, так что его приобретение не было проблемой даже для скудного бюджета исторических институтов, после чего спрос на заказные сонартомографические исследования почти прекратился.

Случай с археологическими находками, которые исчезли из Рокфеллеровского музея при загадочных обстоятельствах, равно как и инцидент в Вади-Мершамоне, стали предметом рассмотрения правоохранительных учреждений государства Израиль. Следствие, проведённое прокуратурой, не внесло ясность в дело, фактически оно было провалено, тем более, что подозреваемые, обвиняемые и свидетели давали весьма противоречивые показания. Показания, которые делали некоторые из них – что они, дескать, искали предметы, оставленные неким путешественником во времени, – заранее были отвергнуты, как смехотворные оправдательные уловки. Им даже пригрозили, что если они повторят эти утверждения на судебном процессе, то получат дополнительные обвинения по статье: неуважение к суду. По приказанию высоких инстанций – один из самых востребованных участников расследования и судебного процесса израильский журналист Ури Либерман говорил о влиянии американского миллионера и медиамагната Джона Кауна через его многочисленные связи – судопроизводство было ускорено, так что в конце концов от него остался единственный эпизод: обвинение в том, что археологические находки, имеющие, возможно, большое историческое значение, по неосторожности или по злому умыслу были погублены. Да ещё несколько разных незначительных обвинений вроде злостного хулиганства и незаконного хранения оружия.

Брат и сестра Иешуа и Юдифь Менец не были признаны виновными в соучастии в преступлении. Судья ограничился предупреждением – впредь проявлять большую осторожность, когда дело касается обращения с историческими находками, а в сомнительных случаях ставить в известность государственные инстанции, компетентные в данном вопросе.

Иешуа Менец остался ценным сотрудником Рокфеллеровского музея, но его интересы всё больше склонялись в сторону реставрации папирусов и бумаги, и со временем он стал известным светилом в этой области. В числе прочего, он разработал способ реставрации, который впоследствии получил название менециации.

Юдифь Менец приняла решение изучать сравнительное религиоведение и вскоре после этого перешла в буддизм.

Американский студент Стивен Фокс был признан судом виновным в злостном хулиганстве и в чинении препятствий государственным инстанциям. Обвинение в том, что он путём взлома проник в Рокфеллеровский музей, доказать не удалось. Фокса выслали из страны и наложили пятилетний запрет на въезд в Израиль. Он вернулся в свой университет и продолжил учёбу. После жарких внутренних дебатов в Исследовательском обществе было решено лишить его членства.

Американец Киз Хегети Райан, которому путём побега удалось избежать ареста в Вади-Мершамоне и, по-видимому, покинуть страну в неизвестном направлении, остался в списке лиц, объявленных в розыск. Обвинения против него, в числе которых были незаконное хранение оружия, нелегальное прослушивание телефонных разговоров, незаконное лишение людей свободы, угроза физической расправы и подстрекательство к совершению преступлений, остаются в силе.

Американец Джон Каун сумел убедить суд, что не подозревал о криминальной деятельности своего советника по безопасности и всё принимал на веру, однако он был признан виновным по факту разрушения археологических находок, а также в подстрекательстве к совершению ряда менее тяжких преступлений и приговорён к пяти годам тюрьмы. В дополнительном судебном процессе, которому вышеупомянутый журналист Ури Либерман в одном газетном комментарии, вызвавшем много споров, приписал протекцию влиятельных покровителей, этот приговор был заменён на условное осуждение. Джону Кауну было разрешено покинуть Израиль. Он возвратился в Нью-Йорк и вскоре после этого развёлся со своей женой, что вызвало чуть ли не всемирное эхо в соответствующих изданиях жёлтой прессы. Вслед за этим он со свирепой решимостью демонтировал свой концерн, продав всё и даже телевизионную станцию N.E.W., после чего исчез из поля зрения общественности.