Азиму пришлось повторить всё, что он рассказывал в лесу.

— На что только не пойдёшь ради любви, — с тоскливой нотой проговорил Рахмон в конце рассказа юноши.

Азим понимающе улыбнулся и спросил:

— А что случилось с вашей любимой?

Этот вопрос навёл на старика грусть, и он с досадой отвёл глаза в сторону, и некоторое время молчал.

— Все эти годы мы жили в этом доме. Она сшила эти курпачи, подушки, — Рахмон говорил тихо, глядя на нишу, где в стопку были сложены остальные курпачи, одеяла и подушки, а внизу лежало красное сюзане. — Мы были счастливы и хотели завести ребёнка, но Муаттара никак не могла забеременеть. Шли годы, ни одно лечение нам не помогло. Однажды она сказала мне: «Если найдёшь Чёрный рубин, он поможет нам зачать ребёнка».

Азим с интересом подался вперёд.

— Я отправился на поиски, — продолжал старик, — а когда вернулся, моей жены не было. Я нигде не мог её найти. Мы с ней часто бывали Арруже, и я решил искать её там. Я расспрашивал о ней, но не говорил, что она моя жена.

Рахмон притих. Его глаза наполнились слезами. Проглотив горький ком в горле, он продолжил:

— В Арруже мне сказали, что на южной опушке Корявого леса поймали женщину, по описанию похожую на мою Муаттару. Они сказали, что это была ведьма и они преследовали её за преступления.

Рахмон снова умолк с сокрушённым видом. Ему до сих пор не верилось в это.

— Мы с ней прожили столько лет, а она оказалась ведьмой, — старик расстроился не из-за того, что она была ведьмой, а из-за того, что она скрывала это от него.

— Что с ней стало? — поинтересовался Азим.

— Мою любимую жену поймали и забили камнями, обвинив в Зелёной хвори, — с трудом проговорил Рахмон и прослезился.

— Мне очень жаль, — тихо сказал Азим.

Рахмон молча покивал и вытер слёзы.

— Рахмон-ака… вы нашли Чёрный рубин? — спросил Азим, когда старик посмотрел на него.

— Я устал, Азим, — тихо ответил Рахмон. — Мне нужно прилечь. Если хочешь, можешь приготовить этого кролика. Кухня там.

Азим быстро встал с места. Взял подушку из стопки и подал её старику. Тот положил голову и сразу уснул.

— «Что ж, спрошу, когда проснётся», — подумал Азим и, взяв кролика, вышел из комнаты.

На кухне Азим долго смотрел на тушку кролика. Он не знал, как её разделать. Он никогда этого не делал. Будь здесь его брат Рауф, он мигом бы разделал кролика и приготовил сочное рагу. У Рауфа много талантов, а вот Азим всегда полагался на удачу.

Кухня была чуть меньше той комнаты, где уснул старик. Там стояли два стола: один низкий, обеденный посередине, другой рабочий — у окна. Была ещё пара тумбочек и две ниши на стене слева. Азим поискал и нашёл круглый небольшой казан и по паре столовых приборов и посуды.

— «Видимо, гостей они не принимали», — заключил Азим.

Найдя нож, юноша принялся разделывать кролика. Когда родился Рауф, отец заколол двух баранов. Азиму тогда было около восьми лет. Он наблюдал за тем, как отец помогал мяснику разделывать туши. Руководствуясь этой скудной памятью, Азим начал с головы. И пока он полностью закончил разделывать бедного кролика, за окном уже наступил вечер. Он ещё раз обошёл кухню в поисках лука, моркови или картошки, но нашёл всего лишь три баночки с сушёным укропом, петрушкой и базиликом.

— Интересно, сколько лет назад были высушены эти травы? — задался вопросом Азим и принюхался к баночкам. — Ладно, всё лучше, чем ничего.

Азим решил сварить кролика и вылил остаток воды из кувшина в казан, бросил мясо и обильно посыпал сушёной зеленью, когда вода начала вскипать.

Казан стоял на глиняном кухонном очаге в дальнем правом углу. Там же под потолком стоял железный раструб для отвода дыма, а стены в этом углу были облицованы эмалированными плитками из жжёной глины.

Пока стряпня Азима варилась на малом огне, он вернулся в комнату разбудить Рахмона, но старик спал крепким сном.

Ему пришлось есть одному. Он наполнил одну глиняную миску и с предвкушением сел за стол. Съев одну ложку, Азим пожалел, что не научился готовить у своей матери. Однако деваться было некуда, он был голоден и съел всю миску.

К этому времени снаружи уже наступила ночь. Последнюю неделю ему приходилось спасть то на траве, то на земле или под корнем — юноша устал от этого. Вернувшись в ту комнату, он взял для себя подушку и решил прилечь на курпаче, которую для него постелил Рахмон.

Азим переворачивался с одного бока на другой, лежал то на спине, то на животе, но никак не мог уснуть. Юноша был обеспокоен тем, что его вопрос остался без ответа. Он закрыл глаза, желая, чтобы поскорее наступило завтра. Вот только изнутри у него всё дребезжало от нетерпеливости. Он встал и вышел из комнаты. В коридоре, напротив кухни, была дверь в другую комнату. Азим вдруг подумал, что, если Рахмон нашёл Чёрный рубин, он мог спрятать его в этой комнате.

Азим толкнул дверь, но она оказалась запертой. Он попытался ещё раз открыть её, но тщетно. Тогда юноша решил выйти на веранду, подышать свежим воздухом.

Азим прислонился к деревянным резным балясинам и, положив руки на перила, взглянул наверх. Небо было усеяно звёздами, но их скрывали кроны деревьев. Вокруг царила мёртвая тишина. Не было слышно ни шелеста листьев, ни шороха животных. Казалось, будто в целом мире нет никого, кроме него и старика, спящего как младенец.

Азим прислушался к тишине, как вдруг она была нарушена. Из комнаты, где спал Рахмон, стали доноситься какие-то звуки. Решив, что старик мог проснуться, Азим быстро вернулся к нему.

Старик по-прежнему спал, но он что-то бормотал. Азим хотел его разбудить, но что-то остановило его, и он прислушался, а потревоженный Рахмон, не просыпаясь, начал сначала:

Служил тем и всем вместе с братьями я,

Со временем изменилась суть моя.

Неистовое искушение проявилось во мне,

Не смог голода сопротивление удержать я в себе.

Лишили меня крыльев моих чудесных,

И не взлететь мне больше к небесам,

Заперли меня в этой пустыне чуждой,

И не видать больше того рая лучезарного моим глазам.

Оградили меня от той пищи лакомой,

И не испробовать мне больше той любимой души людской.

Остался в одиночестве я, голодный и потерянный,

Ибо наказание братьев не смог избежать я.

Рахмон произносил этот стих странным, зловещим и низким песчаным голосом с печальными нотами, отчего Азима бросило в холод