«Да, ты был бы там, — сказал он Ану. — Но ты бы ничего там не значил. Тебе пришлось бы ждать. Вся твоя сила, могущество и таинственность существовали бы лишь для скорпиона и крысы. Ты бы ждал, пока приду я. Ты был бы там без меня... но только я мог бы назвать тебя «Величеством».

Мгновение спустя он задал неизбежный, неумолимый вопрос: «А раз так, я твой создатель или ты мой?»

Ответа не было. Тот медленно осознал, что никогда не найдёт его. Возможно, такого ответа не существовало вовсе. Он долго стоял, впитывая эту мысль и свыкаясь с ней.

— Что ж, пусть будет так. Я буду жить без ответа, — наконец прошептал он и задумчиво, но в то же время решительно начал спускаться в Фивы.

Над Египтом прошумело пять лет. Власть Хатшепсут была абсолютной, её труды чувствовались повсюду. Вскоре после возвращения кораблей она создала на землях храма Амона в Фивах сад Пунта. Это было воплощением страны из старой сказки, с мирровыми деревьями, росшими на разбитых вдоль берега террасах, и клетками с пунтскими леопардами, которые были расставлены там и сям на дорожках, усыпанных дроблёной ляпис-лазурью. В самой высокой точке сада стояла беседка, смотревшая через залив на западные холмы, где неторопливо сооружался прекрасный собственный храм царицы, Джесер-Джесеру, напоминавший распускающийся цветок. Пока одни рабочие воздвигали колонну за колонной, казавшиеся белоснежными по сравнению с собственной тенью, другие сооружали дорогу, которая должна была проходить над пустыней, долиной и рекой и заканчиваться у Пунтского сада на другом берегу, связывая два храма. По всей стране орды строителей восстанавливали храмы, разрушенные гиксосами.

В этом явственно виделись рука и талант Сенмута. Его синие с золотом носилки знали во всех городах Египта; он ездил по стране взад и вперёд, огораживая верёвками новое строительство" и наблюдая за ходом старого. Всем было знакомо его большое угловатое тело и мрачное лицо. За прошедшие годы подбородок Сенмута стал тяжелее, а талия раздалась, что придавало ему зрелый, полный достоинства вид. Он стал важной фигурой, второй по значению после Её Величества, на что не раз с удовольствием указывала она сама. Во дворе храма Мут в Фивах, где он выстроил новый пилон, она позволила Сенмуту воздвигнуть его собственную статую, которой в ясные дни должны были любоваться нынешнее и все последующие поколения. Это была чёрная гранитная статуя с глазами, по-старинному простая: Первый раб Амона сидел на земле, закутанный в плащ, который скрывал не только его, но и маленькую царевну Неферур, стоявшую между его приподнятыми коленями. Простота замысла вынуждала сосредоточить внимание на головах Сенмута и его царственной подопечной и оставляла много места для соответствующей пространной надписи, сообщавшей всем, кто умел читать:

«Я был величайшим из величайших во всей стране... Я был тем, к чьим советам прислушивалась Госпожа Двух Земель, тем, кто радовал сердце Божественной Супруги... Я был тем, походку которого знал весь дворец, настоящим наперсником правительницы, пользовавшимся её любовью и доверием... человеком, полезным царице, преданным богам, безупречным перед людьми... не было ничего с начала времён, чего бы я не знал».

Те, кто умел читать, читали, приходили в священный трепет и кивали. Те, кто не умел, смотрели на статую человека, обнимавшего царевну, и не нуждались в словах.

Люди были довольны, что это так; они были довольны всем, что делала правительница. Налоги были тяжелы, но и урожаи выдавались хорошие. Разливы никогда не были такими обильными. Было ясно, что боги любят Хатшепсут; благодаря этому слухи о том, что на границах не всё спокойно, время от времени распространявшиеся на рынках, ни у кого не вызывали интереса. Пусть дикари болтают, если им нравится. Египет возвратился к старым, мирным временам тысячелетней давности и обернулся спиной к остальному миру.

— Да, скоро наступит пробуждение, — сказал как-то утром Тот Рехми-ра.

Они стояли на рыночной площади и задумчиво смотрели на пустую палатку, которая в ряду бойко торговавших лавок, украшенных гирляндами, зияла словно выбитый зуб.

— Вы считаете недобрым знаком то, что обитатель песков в этом году не вернулся назад?

— Я считаю, что это более чем вероятно. Год за годом старик в одно и то же время приходил к этой палатке, чтобы торговать красками, колокольчиками для ослов и вином... и вдруг не явился. Тому есть причина. Ну, — Тот гневно пожал плечами, отвернулся от лавки и пошёл к реке, — значит, мы больше не получим от него вестей о Кадеше, только и всего. Это сильный удар по нашим надеждам. — Он покосился на товарища. — Наши простые одежды и беготня по вонючим улицам... всё это ни к чему, Рехми-ра.

— Но, кажется, его отсутствие не слишком встревожило того торговца тканями, которого вы расспрашивали.

— Нет, нет — и никого из прочих! «Ай-яй-яй, обитатель песков... Конечно, ему не повезло. Я всегда говорил ему, что нужно сидеть дома, а не таскаться в эти отвратительные дальние края...» Им даже в голову не приходит полюбопытствовать, что должно было произойти в этих дальних краях, чтобы человек бросил свои давние привычки и изменил планы. Они думают только то, что велит думать Ма-ке-Ра, и видят не дальше собственного носа.

Два друга миновали многолюдные улицы, спустились на пристань и сели в дожидавшуюся их барку.

— Конечно, — сказал Рехми-ра, — старый обитатель песков мог умереть.

— Да, мог. Но я бы многое отдал за то, чтобы знать, что сейчас происходит в Кадеше.

Тот не прибавил к этому ни слова; когда друзья по наружной лестнице поднялись к его апартаментам, он предоставил Рехми-ра сообщить Амену об их неудаче, а сам отправился менять грязную, потрёпанную одежду. Позже, когда ушёл его раб Унас, он в задумчивости присоединился к сидевшим в гостиной товарищам.

— Нужно найти более надёжный способ получения сведений, — сказал он им. — Кажется, я кое-что придумал. Допустим, я пошлю гонца...

— В Кадеш? — удивлённо спросил Рехми-ра.

— Нет, в дельту. В крепость Тару.

Они на мгновение задумались, а затем густые брови Рехми-ра сошлись на переносице.

— Но Тьесу, дворцовый скороход...

— О боги, я не пошлю дворцового скорохода! Почему бы не подкупить раба, прячущего глаза, уши и острый разум под личиной туповатого добродушного парня?

Амену посмотрел на него.

— Тьесу, вы описываете моего старого раба Непри.

— Да. Именно так. — Тот обернулся к нему лицом. Как ты думаешь, тебе удастся подкупить его?

— Я делаю и всегда буду делать то, что вам понадобится.

— Тогда иди и делай. — Когда за Амену закрылась дверь, Тот добавил: — Из этого может ничего не выйти. В таком случае я буду придумывать ещё что-нибудь — а затем ещё что-нибудь, пока не добьюсь своего! Я обязан иметь новости!

— Тьесу... я сам поеду в Кадеш, — сказал Рехми-ра.