Он подал ей руку и повел ее через улицу;толпа, раздосадованная тем, что ее лишают развлечения, напирала сзади, спереди,со всех сторон; слышались насмешки, советы отправляться лучше в Бедлам. Послеминутной кутерьмы в наружном дворике дверь тюрьмы отворилась и тотчас же сновазахлопнулась за вошедшими. В караульне, казавшейся тихим и мирным пристанищемпосле уличной сутолоки, горела уже лампа, и ее желтый свет боролся с тюремнымитенями.

— Ну, Джон, — сказал впустивший их сторож. —Что там случилось?

— Ничего не случилось, отец. Просто эта дамане знала дороги, а мальчишки приставали к пей. Вы кого хотите повидать,сударыня?

— Мисс Доррит. Она сейчас здесь?

Молодой человек заметно оживился.

— Да, она здесь. А как прикажете передать, ктоее спрашивает?

— Миссис Кленнэм.

— Мать мистера Кленнэма?

Она закусила губы, медля с ответом.

— Да. Скажите, что пришла его мать.

— Видите ли, сударыня, — сказал молодойчеловек, — семейство смотрителя тюрьмы гостит в деревне, и смотрительпредоставил в распоряжение мисс Доррит одну из своих комнат. Не угодно ли вампройти туда, а я схожу за мисс Доррит.

Она молча кивнула головой, и он по боковойлестнице провел ее в квартиру, расположенную в верхнем этаже. Там он распахнулперед нею дверь комнаты, в которой было уже почти темно, и удалился. Комнатавыходила на тюремный двор, где обитатели Маршалси коротали на разные лады этотлетний вечер: одни слонялись по двору, другие выглядывали из окон, третьи,наконец, отыскав укромный уголок, прощались с уходившими посетителями. В тюрьмебыло душно, жарко; от спертого воздуха кружилась голова; из-за стен смутнодоносился шум вольной жизни, напоминая те бессвязные звуки, которые иногдаслышишь в кошмаре или в бреду. Стоя у окна, она со страхом и изумлением гляделана тюрьму, словно узница другой тюрьмы, непохожей на эту, — как вдруг тихоевосклицание заставило ее вздрогнуть и оглянуться. Перед ней стояла КрошкаДоррит.

— Миссис Кленнэм, какое счастье! Ваше здоровьенастолько поправилось, что…

Крошка Доррит умолкла, так как лицо,обращенное к ней, отнюдь не говорило о здоровье или о счастье.

— Здоровье тут ни при чем; я сама не знаю,какая сила позволила мне прийти сюда. — Нетерпеливым движением она отмахнуласьот этой темы. — У вас находится пакет, который вы должны были передать Артуру,если за ним не придут до закрытия тюрьмы.

— Да.

— Я пришла за ним.

Крошка Доррит вынула из-за корсажа пакет иподала ей, но она, взяв пакет, не убрала руки.

— Вы знаете, что в этом пакете?

Испуганная ее присутствием здесь, ее вновьобретенной способностью двигаться, которую она сама не умела объяснить и вкоторой было что-то неестественное, почти фантастическое, как будто вдруг ожиластатуя или картина, Крошка Доррит отвечала.

— Нет.

— Вскройте и прочтите.

Крошка Доррит приняла пакет из протянутой рукии сломала печать. Внутри было еще два пакета, на одном из них стояло ее имя;другой миссис Кленнэм взяла себе. Тюремные стены и тюремные здания даже вполдень загораживали здесь солнечный свет, а в этот час в комнате было тактемно, что читать можно было только у самого окна. К этому окну, за которымалела полоска закатного неба, и приблизилась Крошка Доррит, чтобы прочесть то,что лежало в адресованном ей пакете. Первые же строки вызвали у нее возгласудивления и ужаса, но потом она молча дочитала до конца. Когда, окончив чтение,она обернулась, ее бывшая госпожа низко склонила перед ней голову.

— Теперь вы знаете, что я сделала.

— Да — кажется; хотя душа у меня так полнасмятения, страха, жалости, что, может быть, я и не все поняла, — дрожащимголосом отвечала Крошка Доррит.

— Я возвращу вам все, что утаила от вас.Простите меня. Можете вы меня простить?

— Видит бог, я прощаю вас от всего сердца!Нет, нет, не целуйте мое платье, не становитесь на колени; вы слишком стары,чтобы стоять на коленях передо мной. Я и так уже вас простила.

— Я хочу просить вас еще об одном.

— Только не на коленях, — сказала КрошкаДоррит. — Нельзя, чтобы ваша седая голова склонялась передо мной, котораямоложе вас. Умоляю вас, встаньте; позвольте мне помочь вам. — С этими словамиона подняла миссис Кленнэм на ноги и, чуть-чуть отстранясь, посмотрела на нее спечалью и сожалением.

— Вот моя великая (хотя и не единственная)просьба к вам, великая мольба, которая, я надеюсь, найдет отклик в вашем доброми отзывчивом сердце: пока я жива, не рассказывайте Артуру о том, что вы сейчасузнали. Обдумайте все хорошенько, и если вы придете к мысли, что для его благалучше рассказать ему, не откладывая, — расскажите. Но я знаю, вы не придете ктакой мысли; обещайте же, что пощадите меня, пока я жива.

— Мне так тяжело и у меня такой беспорядок вмыслях, — возразила Крошка Доррит, — что я не могу сейчас твердо ничегосказать. Если я буду уверена, что мистеру Кленнэму не послужит на благо узнатьоб этом…

— Мне известна ваша привязанность к нему, и японимаю, что вы прежде всего думаете об его интересах. Так и должно быть. Ясама этого хочу. Но если бы, взвесив все, вы убедились, что не в ущерб емуможете избавить меня от этого последнего испытания, — обещаете ли вы поступитьтак?

— Обещаю.

— Да благословит вас бог!

Она стояла в тени, и Крошка Доррит видела лишьбезликую темную фигуру; но в голосе, произнесшем эти четыре слова, дрогнулочто-то, похожее на слезы, хотя казалось, глаза ее так же отвыкли от слез, какее недужные ноги от ходьбы.

— Вам может показаться странным, — продолжалаона более твердым голосом, — что мне легче признаться во всем этом вам, передкоторой я виновата, чем сыну той, которая виновата передо мною. Ибо онавиновата — да, виновата! Она не только грешна перед господом богом, но ивиновата передо мной! Из-за нее отец Артура отвернулся от меня. Из-за нее онбоялся и ненавидел меня со дня нашей свадьбы. Я превратила их жизни в пытку — иэто тоже из-за нее. Вы любите Артура (я вижу румянец на вашем лице; пусть этобудет заря счастья для вас обоих!), и вас, верно, удивляет, отчего я не хочудовериться ему, в чьем сердце не меньше доброты и сострадания, чем в вашем. Незадавали вы себе этот вопрос?