— Я твердо знаю, — сказала Крошка Доррит, —что мистеру Кленнэму можно довериться во всем, потому что его доброта,благородство и великодушие не имеют границ.

— Я тоже знаю это. И все-таки Артур —единственный человек на свете, от которого мне хотелось бы скрыть правду, покая не покину этот свет. Я твердой и непреклонной рукой направляла его первыежизненные шаги. Я была строга с ним, зная, что дети должны нести кару за грехиродителей, а он с рождения отмечен печатью греха. Я стояла между ним и егоотцом, следя, чтобы отец по своей слабости не изнежил его и не помешал бы ему страданиямии покорностью спасти свою душу. Я узнавала в нем материнские черты, когда он сострахом глядел на меня из-за своих книжек, и материнскую повадку, когда онпытался умилостивить меня и тем лишь заставлял быть к нему еще суровее.

Невольное движение ее слушательницы заставилоее на миг прервать этот поток слов, произносимых глухим, словно доносящимся изпрошлого голосом.

— Ради его же блага. Не для того, чтобывыместить на нем свою обиду. Ибо что значила я и мои личные чувства посравнению с проклятьем небес? И мальчик рос — пусть не праведником божьим(наследие греха мешало ему), но, во всяком случае, честным, прямым и неизменнопослушным моей воле. Он никогда меня не любил, хотя было время, когда я почтимечтала об этом — человек слаб, и наши земные страсти порой вступают в борьбу сзаветами, данными свыше, — но он всегда был почтителен и верен тому, что считалсвоим сыновним долгом. Да он и сейчас такой же. Чувствуя пустоту в сердце,которую он не мог себе объяснить, он решил расстаться со мной и идти своейдорогой; но даже и тут он поступил бережно и с полным уважением. Таковы моиотношения с Артуром. С вами дело обстоит совсем иначе. Наши отношения не былини столь длительными, ни столь глубокими. Сидя за работой в моей комнате, выменя побаивались, но думали, что я делаю вам добро. Теперь вы из этогозаблуждения выведены и знаете, что я причинила вам зло. Но если вы не пойметеили ложно истолкуете те чувства и побуждения, которые заставили меня этосделать, — пусть; только бы не он! Для меня невыносима мысль, что я могу в одномгновение пасть с той высоты, на которой всегда стояла в его глазах, иобратиться в разоблаченную и опозоренную преступницу, заслуживающую лишьпрезрения. Я не хочу, чтобы это случилось, пока я еще могу это почувствовать! Яне хочу знать, что я заживо умерла для него, перестала существовать так жебезвозвратно, как если бы меня сожгла молния или поглотила разверзшаяся земля!

Вся ее гордость, вся сила давно приглушенныхчувств бушевала в ней в эту минуту, пронзая ее невыразимой болью. И та же больпрозвучала в ее голосе, когда она добавила:

— Вот и вы сейчас содрогаетесь, слушая меня,словно видите в моих действиях одну жестокость.

Крошке Доррит нечего было возразить. Онастаралась, но не могла скрыть свой ужас перед неукротимостью этих страстей,пылавших так яростно и так долго. Они предстали вдруг перед ней во всей своейнаготе, не прикрытые никакою софистикой.

— Я лишь свершила то, что мне назначено былосвершить, — сказала миссис Кленнэм. — Я ополчилась против зла, не против добра.Я была орудием божьей кары. Я не первая грешница, которую господь бог избралсвоим орудием, чтобы покарать грех. Так было во все времена!

— Во все времена? — повторила Крошка Доррит.

— Даже если моя личная обида была сильна вомне, и желание отомстить за себя водило моей рукой, разве мне нет оправдания? Акак было в те далекие дни, когда невинные гибли вместе с виновными, по тысячена одного? Когда даже кровь не могла утолить гнев гонителей зла, и все-таки сними была милость господня?

— О миссис Кленнэм, миссис Кленнэм, — сказалаКрошка Доррит, — чужая злоба и непримиримость — не утешение и не пример длянас. Я выросла в этой унылой тюрьме и училась лишь от случая к случаю; нопозвольте мне привести вам на память более поздние и более светлые дни. Пустьвам примером служит тот, кто исцелял больных, воскрешал мертвых, был другомвсем заблудшим и страждущим, терпеливый учитель, скорбевший о наших немощах.Будем помнить о нем, забыв все остальное, и мы никогда не совершим ошибок. Яуверена, в его жизни не было места ненависти и мщению. Следуя по его стопам, мыне собьемся с пути.

Минуя взглядом стены, в которых прошла ееневеселая юность, она подняла глаза к небу, и ее легкая фигурка, озареннаямягкими отсветами заката, составляла резкий контраст с черной фигурой,полускрытой в тени; но не более резкий, чем контраст между ее жизнью и учением,в ней претворенной, — и историей этой черной фигуры.

Миссис Кленнэм склонила голову еще ниже и неговорила ни слова. Зазвонил колокол, предупреждающий посетителей о закрытииворот.

— Пора! — воскликнула миссис Кленнэм, всязадрожав. — Я вам говорила, что у меня есть еще одна просьба. И такая, что нетерпит промедления. Человек, который принес вам этот пакет и у которого в рукахвсе доказательства, сидит сейчас в моем доме и ждет денег. Если не купить унего эти доказательства, Артур узнает все. Но он требует огромную сумму,которую я не могу собрать за один день; а на отсрочку он не соглашается,угрожая, если сделка не состоится, пойти к вам. Помогите мне. Пойдемте со мнойи скажите ему, что вам уже все известно. Пойдемте со мной и постарайтесьуговорить его. Я не смею просить вас об этом ради Артура, но я прошу именемАртура!

Крошка Доррит тотчас же согласилась. Она вышланенадолго в тюрьму и, вернувшись, сказала, что готова. Они спустились по другойлестнице, в обход караульни, прошли через наружный двор, теперь пустынный итихий, и очутились на улице.

Выл один из тех летних вечеров, когда долгиесумерки так и не сменяются ночной тьмой. Силуэт моста четко рисовался в концеулицы на фоне ясного, чистого неба. У всех дверей стояли и сидели люди,вышедшие подышать воздухом; иные играли с детьми или прогуливались, наслаждаясьвечерней прохладой; дневная суета утихла, и, кроме миссис Кленнэм и ееспутницы, никто никуда не торопился. Когда они шли через мост, казалось, будтошпили окрестных церквей вынырнули из мглы, постоянно окутывавшей их, и подступилиближе. Дым, поднимавшийся к небу, утратил свой грязный цвет и розовел впоследних солнечных лучах. Длинные светлые облака, тянувшиеся над горизонтом,не портили мирной красоты заката. Оттуда, из яркого центра, среди первых звезд,расходились вширь и вдаль по безмятежному небосводу широкие полосы света,знаменуя радостный союз мира и надежды, превративший терновый венец влучезарный нимб.

Сейчас, под покровом вечернего сумрака, миссисКленнэм меньше привлекала внимание, тем более что была не одна, и никто незадевал ее на пути. Скоро они свернули с оживленной улицы и углубились в дебрибезлюдных, тихих переулков. Они подходили к воротам дома, когда вдругпослышался какой-то грохот, похожий на раскат грома.