Там, на верхней ступеньке, решительноотказываясь от приглашений миссис Плорниш зайти посидеть с отцом в «СчастливомУголке» (к счастью, не столь настойчивых, как обычно, ибо по случаю субботнеговечера в лавке толпилась вся постоянная клиентура, дружески поддерживавшаякоммерцию миссис Плорниш всем, кроме денег), — там, на верхней ступеньке,мистер Панкс стоял до тех пор, пока не завидел в дальнем конце Подворья мистераКэсби, который всегда входил именно с той стороны: сияя благостью. Патриархмедленно шествовал по тротуару, окруженный почитателями. Тогда мистер Панксспустился со ступенек и полным ходом поспешил ему навстречу.

Патриарх, приближавшийся с кроткой улыбкой,удивился при виде мистера Панкса, однако же предположил, что тот в приливеусердия решил не откладывать до понедельника, а сегодня же приняться за дело.Жители Подворья, наблюдавшие их встречу, были удивлены еще больше, ибо дажестарейшие из них не могли припомнить такого случая, когда бы эти две великиесилы появились в Подворье одновременно. Но им и вовсе пришлось остолбенеть отизумления, когда мистер Панкс, подойдя вплотную к почтенному старцу,остановился прямо напротив бутылочно-зеленого жилета, сложил большой палец суказательным наподобие ружейной собачки, поднес их к полям круглой шляпы иметким щелчком сбил последнюю с головы, словно камешек в детской игре.

Допустив эту небольшую вольность в обращении спатриаршей особой, мистер Панкс, к полному ужасу Кровоточащих Сердец, сказалзычным голосом:

— А ну-ка, засахаренный плут, поговоримначистоту!

Мгновенно мистер Панкс и Патриарх оказалисьвнутри плотного кольца глаз и ушей; все окна распахнулись, на всех ступенькахтеснились любопытные.

— Не довольно ли ломать комедию? — сказалмистер Панкс. — Что вы такое разыгрываете из себя? Кем прикидываетесь? Этакоюдоброй душой, благодетелем рода людского! Это вы-то — добрая душа?

Тут мистер Панкс, по-видимому не питаясмертоубийственных замыслов, а лишь для того, чтобы облегчить душу и дать выходнакопившемуся избытку сил, замахнулся кулаком на сияющую лысину, и сияющаялысина поспешно вильнула вбок, увертываясь от удара. Эта своеобразная пантомимаповторялась в дальнейшем, ко все возраставшему восторгу зрителей, после каждогопериода ораторских упражнений мистера Панкса.

— Я у вас больше не служу, — сказал Панкс, — имогу теперь объявить во всеуслышание, что вы такое есть. Вы из той породымошенников, которая хуже всех существующих на земле пород. Если выбирать междувашей подлостью и подлостью Мердла, так еще не знаю, что бы я предпочел, хотьмне на собственном горбу пришлось испытать и то и другое. Вы бессердечныйистукан с физиономией святоши, живоглот, кровопийца, душегуб, хватающий людей загорло чужими руками. Вы гнусный лицемер. Вы волк в овечьей шкуре!

(На этот раз пантомима была встречена взрывомхохота.)

— Спросите у этих добрых людей, кто их главныймучитель. Небось все ответят: «Панкс!»

Послышались возгласы: «А то кто же!» и «Слушайте,слушайте!»

— А я вам скажу, добрые люди: не Панкс, аКэсби. Вот эта глыба добродетели, эта олицетворенная кротость, Этотбутылочно-зеленый смиренник с медоточивой улыбкой, он и есть ваш мучитель.Хотите знать, кто из вас тянет все соки — вот, можете полюбоваться. Не я засвои тридцать шиллингов в неделю измываюсь над вами, а он, Кэсби, наживающий незнаю сколько в год.

— Правильно! — закричало несколько голосов. —Слушайте мистера Панкса.

— Слушайте мистера Панкса! — подхватилупомянутый джентльмен, вновь повторив заслужившую успех пантомиму. — Еще бы!Давно пора вам послушать мистера Панкса. Мистер Панкс для того и явился сейчассюда, чтобы вы его послушали. Панкс только машина, а мастер — вот кто!

Слушатели — мужчины, женщины, дети — давно бывсе, как один, перешли на сторону мистера Панкса, если бы не длинныебелоснежные шелковые кудри и не круглая шляпа.

— Вот ручка, которой заводится шарманка, —сказал Панкс. — А музыка всегда одна и та же: давай, давай, давай! Вот этохозяин, а это хозяйская мотыга. Да, добрые люди, вот он сейчас вьется тут средивас, жужжа потихоньку, словно большой, тяжелый кубарь, а вы ему жалуетесь намотыгу, и вам невдомек, что за птица сам хозяин. А если вам сказать, что он длятого сегодня и маслит нас своими улыбками, чтобы в понедельник все упрекипосыпались на меня? Если вам сказать, что час тому назад он меня распек за то,что я недостаточно вас прижимаю? Если вам сказать, что мне дано строгоеприказание выжать из вас в понедельник все, что только можно? Что вы на этоответите?

Толпа загудела: «Позор!», «Совести нет!»

— Совести? — фыркнув, подхватил Панкс. — Ужкакая тут совесть! Эта порода мошенников самая бессовестная. Нанимают себе загроши батрака и требуют, чтобы он делал то, что самим делать стыдно и боязно ив чем неохота признаться — да как еще требуют, с ножом к горлу пристают! А вамотводят глаза, и вы уверены, что во всем виновата мотыга, батрак, а хозяинсущий ангел, только что без крылышек. Да самый распоследний лондонский жулик,который обманом вытягивает у вас из кармана шиллинг, куда честней этогосоломенного чучела под вывеской «Голова Кэсби»!

Крики: «Верно!», «Куда честнее!»

— И это еще не все, — продолжал Панкс. — Этоне единственный обман, которым занимаются эти ловкачи, Эти расписные кубари —ведь они так плавно вьются, что ни настоящего узора не разглядишь, ни дырочкине заметишь, через которую видно, что внутри-то пусто! Давайте поговорим обомне. Человек я не из приятных, сам знаю.

Тут мнения слушателей разделились: болеесклонные к откровенности закричали: «Что верно, то верно!», а те, чтоподеликатнее, пытались возражать: «Нет, отчего же!»

— Черствый, несговорчивый, угрюмый батрак,который только и знает, что долбить да мотыжить, — продолжал мистер Панкс. —Вот что такое ваш покорный слуга. Вот его портрет в натуральную величину, имсамим нарисованный с ручательством за сходство! Да откуда ему и быть другим,при таком хозяине? Чего еще можно от него ожидать? Видал кто-нибудь из вас,чтобы в кокосовом орехе выросло баранье жиго с подливкой из каперсов?

Судя по тому, как был встречен этот вопрос,никому из Кровоточащих Сердец не приходилось наблюдать подобный феномен.