Тот продолжал следить за водою и проговорил странным, бессознательным голодом:

– Да, давно.

– О! что мне делать? – воскликнула Магги в ужасе. – Мы целыми часами не воротимся домой. А Люси… о, Боже!

Она сложила руки и зарыдала, как испуганный ребенок; она ни о чем более не думала, как о встрече с Люси, о ее взгляде, исполненном удивление, сомнение быть может, и заслуженного укора.

Стивен пересел поближе к ней и нежно опустил ее сложенные руки.

– Магги, – сказал он тихим, решительным голосом: – не воротимся более домой до-тех-пор, пока никто не в состоянии будет нас разлучить, пока мы женимся.

Небывалый голос, странные слова, остановили рыдание Магги; она затихла совершенно, удивленная до крайности, будто Стивен нашел средство переменить все бывшее, уничтожить несчастные факты.

– Взгляните, Магги, как все случилось помимо нашей воли, без всякого старание с нашей стороны. Мы никогда и не надеялись быть снова наедине, все это устроили другие. Посмотрите, как нас уносит течением, прочь от тех неестественных уз, которыми мы себя связывали, и связывали напрасно: оно снесет нас до Торби, там мы можем пристать, достать карету и поспешить в Йорк, а оттуда в Шотландию, не останавливаясь ни на минуту, пока мы не будем связаны узами, которые только смерть может расторгнуть. Это единственное наше спасение, единственное средство выйти из настоящего, запутанного положение. Все к тому само собою клонится. Мы ничего не замышляли наперед, ни о чем не старались сами.

Стивен говорил с глубоким убеждением. Магги слушала, переходя от удивление к желанию верить тому, что действительно течение их уносит, что она может плыть вниз по быстрой, безмолвной реке, оставив в стороне всякую борьбу с собой и с обстоятельствами. Но сквозь вкрадчиво-усыплявшее влияние этой мысли проглянула вдруг страшная тень прежних размышлений, и внезапное опасение, чтоб не настали снова минуты самозабвение, вызвало в ней чувство ожесточенного сопротивления Стивену.

– Пустите меня! – сказала она взволнованным голосом, бросив на него негодующий взгляд и стараясь освободить руки, – Вы хотели лишить меня всякого выбора; вы знали, что слишком далеко проехали, вы осмелились воспользоваться моим рассеянием. Так поступать недостойно.

Оскорбленный этим упреком, Стивен пустил ее руки, возвратился на прежнее место и сложил руки с каким-то отчаянием, вызванным затруднительностью положение после слов Магги. Она, не согласна ехать далее; ему оставалось только проклинать себя за скверное положение, в какое он ее поставил. Но всего невыносимая для него было слышать подобный упрек: мысль, что она подозревает его в недостойном поступке, была для него несноснее самой разлуки. Наконец он произнес с сдержанною яростью:

– Я сам не – заметил, что мы минули Лукрет, пока мы не достигли следующей деревни; тогда мне пришла в голову мысль плыть с вами далее. Я не могу ее оправдывать: я должен был предупредить вас. Вы можете после этого меня ненавидеть, презирать, так как вы не любите меня довольно, чтоб равнодушно смотреть на все остальное, как я вас люблю. Если вы хотите, я пристану и постараюсь выпустить вас на берег. Люси я скажу, что я сумасшедший, что вы меня ненавидите – и вы отделяетесь от меня на веки. Никто вас не осудит, потому что я непростительно с рами обошелся.

Магги была поражена: для нее легче было противостоять всем прежним доводам Стивена, чем этой картине его унижение и страдание, тогда как она будет оправдана; легче даже было выдержать нежные взгляды его, нежели гневно страдальческий взор, который ставил, казалось, непреодолимую преграду между ним и ею. Он привел чувства ее в такое настроение, при которых все, в чем упрекала ее совесть, казалось ей плодом одного самолюбия. Негодование исчезло в ее глазах и взоры ее выражали только кроткую боязнь. Она упрекнула его в том, что он ненамеренно вовлек ее в беду: она сама такая слабая и легкомысленная.

– Будто я за вас буду чувствовать точно также, как за себя, – сказала она с другого рода упреком – с упреком любви.

Стивен почувствовал смягчение в ее голосе и взгляде; небеса будто снова разверзались перед ним. Он приблизился к ней, взял ее руку и сел молча, облокотясь на борт. Он боялся выговорить слово, боялся сделать движение, чтоб не вызвать нового упрека, или отказа с ее стороны. Жизнь зависела от ее согласия: без него все остальное – смутное, безнадежное, томительное горе. Они долго плыли таким образом, отдыхая оба в этом отрадном молчании и не желая нарушить своего блаженства новым несогласием. Между тем тучи покрывали небо, и ветерок, сперва легкий, становился все сильней и сильней; погода совершенно изменилась.

– Вы простудитесь, Магги; позвольте покрыть вам плечи шалью. Привстаньте на минутку, душа моя.

Магги исполнила его просьбу. Ей казалось таким неизъяснимым счастьем, чтоб за нее думал и решал другой. Она снова села на свое место, а Стивен взялся торопливо за весла, чтоб быть в Торби как можно раньше. Магги казалось, что она не – сказала и не сделала ничего решительного. Всегда уступка сознается менее резко, чем сопротивление: это почти сонное состояние мысли, поглощение нашей личности чужою. Все убаюкивало ее чувства: сонное движение лодки, длившееся целые четыре часа, и, вследствие того, некоторая усталость и изнурение, отвращение усталых чувств ее от неисполнимой высадки из лодки и прогулки пешком целыми милями по неизвестному пути – все это подчиняло ее непонятно-сильному влиянию Стивена, так что мысль расстаться с ним, оскорбить его, будто прикосновение раскаленного орудия пытки, уничтожила в ней всякую решимость. Наконец, настоящее блаженство быть с ним вместе поглощало остаток ее нравственных сил.

Стивен вскоре – заметил судно, плывшее за ними. Несколько кораблей, в том числе и медпортский пароход, обогнали их с утренним отливом; но в течение последнего часа они не видали ни одной барки. Стивен все более и более внимательно всматривался в подходившее судно, как будто новая мысль пришла ему в голову; наконец, он взглянул на Магги в нерешительности.

– Магги, милая! – сказал он: – если судно идет в Медпорт, или другую гавань северного берега, то самое выгодное для нас было бы постараться попасть на него. Вы устали, скоро может пойти дождь, и в таком случае, плыть до Торби в нашей лодке было бы очень неприятно. Хотя это только торговое судно, но я уверен, что на нем вам будет гораздо покойнее, чем здесь, в лодке; мы возьмем с собой подушки – это, право, самый лучший план. Они очень рады будут взять нас к себе: у меня денег с собой вдоволь, так что мы можем хорошо заплатить им.

Маггино сердце начало биться прежним опасением при этом новом предложении, но она молчала. Один исход был так же труден, как и другой.

Стивен окликнул судно, когда оно с ними поравнялось. Шкипер сообщил ему, что судно голландское и идет в Медпорт, где с попутным ветром будет менее через два дня.

– Мы слишком далеко заехали на лодке, – сказал Стивен. – Я было старался добраться до Торби, но теперь опасаюсь за погоду; к тому ж, дама эта, моя жена, истощена от усталости и голода. Возьмите нас с собой, если можно, а лодку подвяжите сзади. Я вам хорошо заплачу.