Да! Верно этот юнец… соблазнился тощим женским телом, ну да, он, больше, пожалуй, некому, в тайный лупанар по молодости еще идти стыдно, так он тут нашел… Ишь ты, проклятый студент, на ходу подметки режет! А ведь прикидывался скромником, глазки долу опустит – что т-ты! Ла-адно, сейчас тебе кое-что и отрезать… Или…

Остановившись в виду собственных закрытых ворот, терзаемый нешуточной ревностью – хотя, кто б мог подумать?! – синьор Франдолини задумчиво почесал лысину: а что, если за юнца вступятся другие паломники, их ведь там целая братия?! Отколотят – запросто, да потом сбегут… Может, не пороть зря горячку, сначала посмотреть, убедиться… Вот хотя бы забраться на старый платан, с той стороны подойти, сзади.

Так ревнивец рассудил, так же и сделал – оббежав вокруг двора, взял у соседа лестницу, вскарабкался на платан, да, укрывшись в густой листве, осторожно заглянул в комнату, благо выходившее во двор окно оказалось прямо напротив – только протяни руку. Щурясь, Амедео всмотрелся… Никого! Пусто! Верно, супружница с детьми гуляет. Черт! Что же, зря все? А…

А кто это там, в лавке…

Как раз в этот момент ведущая в лавку дверь распахнулась, и во двор вышел один из постояльцев – Паоло. А за ним, чуть погодя… и неверная супруга! Ну, точно – неверная, ишь, как, змея, улыбается, поправляет завязки… Небось, едва успела натянуть одежонку! Эх. Вывалять бы тебя нагую в смоле, да потом – в перьях, пронести по всему городу на шесте – то еще позорище! Так бы и сделать… однако булочница Марта этого явно не одобрит, еще и прогнать может, скажет – ну ты и учудил, черт!.. Нет, не стоит так, не стоит, а вот этого дьявола Паоло проучить, вне всяких сомнений, нужно. Как? А придумать. Только побыстрее… но и не очень спеша – пусть месть будет сладкой!

Рассудив таким образом, синьор Франдолини дождался, когда «полюбовнички» уйдут со двора в лавку и, быстро спустившись на землю, прислонил лестницу к соседскому забору… и тут вдруг увидел идущую к дому компанию – двух своих слуг, детей и юнца Марко, про которого только что думал, что он… А вот оно все как оказалось-то! Даже, если и не было ничего, все равно – зачем супружница с паломником этим в лавке наедине оставались? О чем секретничали?

– Доброго дня, досточтимый синьор. Вы вернулись уже?

– Да, да, Матрос… возвращаюсь… Как дома?

– Все хорошо. Мы вот с малышами гуляли.

Наклонившись, синьор Франдолини поцеловал детей и, вытерев губы, застучал в ворота, тут же и распахнутые супругой. Ага! Смотрела она так… будто бы виновато и вместе с тем – с вызовом! Ишь, змея… Так добропорядочные жены не смотрят!

– Милый, ты уже вернулся из Остии?

– Вернулся, вернулся… детей прибери.

– Господин, – улучив момент, зашептал Кьезо. – Есть кое-что сказать.

– Так говори… – скобянщик нервно дернулся и манул рукой. – Хотя нет, не здесь. Пошли-ка в лавку…

Скрипнув, затворилась дверь.

– Ну? – выпялился на слугу Амедео. – Чего сказать-то хотел?

– Молодой Марко выспрашивал про один рыцарский герб… про золотую чашу на лазоревом поле!

– Золотая чаша?!! – синьор Франдолини, не сдержавшись, ахнул и тут же испуганно прикрыл рот ладонью. – Так вон оно что… вот это какие паломники! А их старший, Паоло? Он наверняка тоже со всем этим связан.

– Рыцарь Золотой Чаши – их добрый знакомый, – поспешно добавил слуга. – Так сказал Марко.

– Ах, добрый знакомый?!! Даже так! Вот она, измена-то!

Вытерев со лба пот, скобянщик азартно потер руки, пытаясь связать воедино все вдруг возникшие в его плешивой голове мысли.

– Вот что, Кьезо, беги сейчас к достопочтенному мессиру Джанкарло Гоцци, судье. Скажешь… не надо ничего говорить, просто предупреди, что я сам лично явлюсь к нему вечером… с очень важной вестью! Понял? Так и скажи – с очень и очень важной!

Мотнув головой, юный слуга выскочил со двора, босые пятки его замелькали у холма Джаниколо – именно в той стороне жил уважаемый судья. А оставшийся в лавке синьор Франдолини довольно шмыгнул носом, мстительно прищурился… и улыбнулся, как улыбалась бы отвратительная болотная жаба или ядовитейшая змея, ежели б эти твари вдруг научилась улыбаться.

Осень 1243 г. Рим. Замок Святого Ангела

Что-то капало, явно капало, тихо, но отчетливо – кап-кап, кап-кап, кап… Дождь? Почему бы и нет? К ночи вполне могли собраться тучи… интересно, сейчас – ночь? Судя по матово-бледному отблеску, пробивавшемуся в узенькое – едва пролезть кошке – оконце – раннее утро. Или поздний вечер. Если вечер…. Тогда сколько он тут уже? Сутки?

Поднявшись на ноги, Павел стряхнул налипшую на одежду солому, на которой и спал, и, без труда дотянувшись рукой до низкого сводчатого потолка, нащупал плотную кирпичную кладку. Точно такими же были и стены, толстые стены узилища, каземата размерами примерно три метра на два, куда не так давно бросили Ремезова воины городской стражи. Не так давно… или давно уже? Да нет, недавно, Павел еще как следует и проголодаться не успел… Что тут за смердящая дыра в углу? Отхожее место… Хоть с этим проблем нет. А вот попить бы не мешало, со вчерашнего дня еще мучила жажда.

Немного размяв ноги – насколько вообще здесь можно было двигаться – узник уселся на солому и задумчиво потер отросшую на подбородке и щеках щетину. Рядом, у ног, что-то прошуршало. Крысы? Похоже, они. Что ж, все приятней, чем в полном одиночестве-то! Жаль, покормить соседушек нечем… может, тюремщики что принесут? Ага, дождешься от них…

Прикрыв глаза, Ремезов принялся во всех мельчайших подробностях восстанавливать всю картину, в конце концов, приведшую его к водворению в мрачные казематы замка Святого Ангела, круглый силуэт которого Павел хорошо помнил из той, прошлой своей жизни. Но тогда это был объект туристских достопримечательностей, музей, а ныне – крепость, и, пожалуй, самая страшная в Риме – после знаменитой Маммертинской – тюрьма. Выстроенное еще в древние времена в качестве мавзолея императора Адриана, с течением времени сие мощное сооружение стало использоваться в качестве бастиона для защиты перекинутого через Тир моста Элиа, а затем – и Ватикана. Функции тюрьмы добавились к крепости при остготском императоре Теодорихе, в начале шестого века перенесшего свою столицу из Равенны в Рим. В конце этого же века, когда в Вечном городе свирепствовала эпидемия чумы, проезжавшему по мосту Элия папе Григорию Великому вдруг на вершине крепости-мавзолея вдруг привиделся ангел, вкладывающий в ножны объятый пламенем меч, что понтифик, ничтоже сумняшеся, счел благоприятным предзнаменованием, возвещающим о прекращении эпидемии, которая и самом деле вскоре закончилась, и с тех пор крепость стали называть – Кастель Сант-Анджело – Замок Святого Ангела, о чем, после случившегося предзнаменования, вспомнили почти через тысячу лет, установив на вершине замка статую ангела с мечом – место паломничества туристов, ибо, не исключая определенных архитектурных достоинств крепости, с вершины ее открывался поистине изумительный вид, в особенности – на расположенный рядом Ватикан и – сразу за ним – густо поросший зеленью холм Джаниколо. В тринадцатом веке – как раз сейчас – замок был соединен с Ватиканом массивной крепостной стеной с потайным коридором, дабы, в случае опасности (естественно, исходящей от Фридриха Штауфена, больше просто не от кого, разве что – от своевольных баронов и мятежной коммуны) понтифик мог бы запросто укрыться в крепости от всех своих врагов. Вообще же, кто только здесь впоследствии не томился: Челлини, Джордано Бруно, граф Калиостро… Челлини, кстати, даже удалось бежать и стать потом одним из основателей так называемой «школы Фонтенбло» при дворе французского короля Франциска Первого.