Он еще никогда так не кричал от радости. Воздух словновзорвался, но он бы не смог удержаться. Оболочка этого «троянского» торта былабы вполне реальной вещью, но внутри него можно было поместить тонкий слойгипсового изделия под названием «Нартекс» – типа высокосортного картона. Еслион раздвинет этот ящик, то статуэтки жениха и невесты наверху торта, наверное,опрокинутся. Оболочка торта наверняка потрескается и...

Тад писал около сорока минут, увеличивая скорость по мересвоего продвижения по бумаге, его сознание постепенно заполнялось образами извуками свадебного вечера, который должен был завершиться столь сокрушительным,нокаутирующим ударом.

Наконец он отложил карандаш. Он слишком затупил его.

– Дай мне сигарету, – попросил Тад.

У Старка поднялись брови.

– Да, – повторил Тад.

На столе лежала пачка «Пэлл-Мэлл». Старк вытряхнул однусигарету, и Тад взял ее. Ощущение сигареты во рту показалось ему чуть страннымпосле стольких лет... слишком большая, что ли. Но все равно, ощущение хорошее.Ощущение правильное.

Старк чиркнул спичкой и дал прикурить Таду, который глубокозатянулся. Дым заполнил легкие старым безжалостным, но необходимым сейчасобразом. Он почувствовал, почти незамедлительно, какую-то слабость, но это неменяло общего ощущения.

«А теперь мне надо выпить, – подумал Тад. – И если все этозакончится тем, что я останусь жив, я сделаю это в первую очередь».

– Я думал, что ты бросил курить, – заявил Старк.

Тад кивнул.

– Я тоже. Что я могу сказать, Джордж. Я ошибался. – Он ещераз затянулся и выпустил дым из ноздрей. Он повернул к Старку блокнот. – Твояочередь, – сказал Тад.

Старк нагнулся над блокнотом и прочел последний абзац,написанный Тадом; более этого читать не было никакой необходимости. Они обазнали, как должно идти повествование.

«В глубине дома Джек Рэнгли и Тони Вестерман находились накухне, а Роллик должен был сейчас подняться наверх. Все твое были вооруженыпистолетами-пулеметами „Штайр“, единственным приличным полуавтоматическиморужием, изготавливаемым в Америке. Даже если кто из охранников,замаскированных под гостей, проявит прыть и догадливость, их тРоих вполнедостаточно, чтобы посеять огневой шторм, более чем удовлетворяющий все ихпотребности. Дайте мне только выбраться из торта, подумал Мэшин. Это все, что япрошу».

Старк сам закурил «Пэлл-Мэлл», взял свой карандаш «Бэрол»,открыл свой блокнот... и затем остановился. Он смотрел на Тада абсолютно честнои открыто.

– Я боюсь, старина, – сказал он.

И Тад ощутил большой прилив симпатии к Старку – несмотря навсе, что он знал. «Боишься. Да, конечно, – подумал Бомонт. – Только те, кто ещеничего не понимают – малыши – не боятся. Годы пройдут, а слова на бумаге нестанут более темными... но и белые поля, уверен, не станут белее вокруг слов.Боишься? Ты был бы безумнее, чем есть, если бы не боялся».

– Я знаю, – ответил Тад. – И ты знаешь, что это –единственный способ сделать требуемое.

Старк кивнул и наклонился к блокноту. Еще дважды он проверилнаписанный Тадом текст в последнем абзаце... и затем начал писать.

Слова сами собой формировались с ужасающей медлительностью всознании Тада.

«Мэшин... никогда... не задумывался»...

Долгая пауза, затем почти взрыв, на одном дыхании:

..."что это такое – иметь астму, но если бы кто-тоспросил его после всего произошедшего...

Короткая остановка.

..."он бы вспомнил свое дело у Скоретти".

Старк прочел, что он написал, затем недоверчиво взглянул наТада.

Тад кивнул.

– Это звучит, Джордж. – Он пощупал угол рта, который вдругначало саднить, и ощутил, что там появилась свежая язва. Тад взглянул на Старкаи убедился, что эта язва перекочевала к нему со рта Старка, откуда она внезапноисчезла.

Это происходит. Это действительно происходит.

– Продолжай, Джордж, – сказал он. – Выбей дьявола из всегоэтого.

Но Старк уже сам снова склонился над блокнотом, и сейчас онписал куда быстрее.

Старк писал почти полчаса и наконец отложил карандаш сжестом удовлетворения.

– Это хорошо, – сказал он тихо, пожирая глазами написанное.– Это настолько хорошо, как только возможно.

Тад взял его блокнот и начал читать – причем, в отличие отСтарка, он читал все написанное. То, что он искал, начало прорисовываться натретьей странице из тех девяти, которые успел исписать Старк.

«Мэшин слышал ликующие возгласы и замер, сжимая свой „Хеклери Кох“, а затем понял, что происходит. Гости – их было не менее двух сотен, –толпились у длинных столов, поставленных под гигантским сине-желтым шатром надосках, призванных защитить газон от острых шпилек женской обуви. Эти гостистоя и шумно приветствовали появление ввозимого торта, украшенного множествомворобьев».

«Он не знает, – подумал Тад. – Он пишет слово „воробьи“ и неимеет ни малейшего... понятия о них».

Он слышал над собой, на крыше их безостановочное движение,назад и вперед, и близнецы несколько раз поглядывали на потолок перед тем, какуснуть, поэтому Тад знал, что и они тоже слышат птиц.

Но не Джордж.

Для него воробьи не существуют.

Тад вновь вернулся к рукописи. Слово «воробьи» сталопопадаться все чаще и чаще, а в последнем абзаце весь текст был прямо-такипропитан ими.

«Мэшин обнаружил позднее, что воробьи улетают, иединственными людьми, привязанными к нему, как воробьи на ниточке, были ДжекРэнгли и Лестер Роллик. Все же прочие воробьи, с которыми он летал десять лет,теперь взлетели в небо. Воробьи. И они начали летать еще до того, как Мэшинкрикнул им на их воробьином языке».

– Хорошо? – Старк спросил о этом Тада с нескрываемойгордостью, когда тот положил блокнот на место. – Что ты думаешь?

– Я думаю, это прекрасно, – ответил Тад. – Но ты же знаешьэто, ведь так?

– Да... но мне хотелось услышать это от тебя, старина.

– Я также думаю, что ты сейчас выглядишь намного лучше.

Что было правдой. Пока Старк был погружен в мрачный иужасный мир Алексиса Мэшина, он начал исцеляться.

Язвы исчезли. Разрушенная и расползавшаяся кожа снова почтисрослась; края этой новой кожи в нескольких местах полностью затянули раны ищели, в других – почти сошлись друг с другом в стремлении сомкнуться. Вновьпоявились брови. Капли гноя, которые прекратили рубашку Старка в какую-то клейкуюжелтую тряпку, подсыхали.