"Зарежь его, – сказал Мэшин. – Зарежь его,

пока я стою здесь и смотрю. Я хочу увидеть поток

крови. Не заставляй меня повторять это дважды".

Джордж Старк «Путь Мэшина»

Человеческие жизни – их действительные жизни, а не простоефизическое существование – начинаются по разному. Настоящая жизнь Тада Бомонта,мальчугана, родившегося и выросшего в районе Риджуэя в Бергенфилде, штатНью-Джерси, началась в 1960 году. Два события произошли с ним в том году.Первое изменило его жизнь, второе почти оборвало ее. Тогда Таду Бомонту былоодиннадцать лет.

В январе он представил короткий рассказ на литературныйконкурс, организованный журналом «Америкэн тин». В июне он получил письмо отредактора журнала с извещением, что его талант отмечен почетной наградой поразделу беллетристики. В послании сообщалось, что члены жюри присудили бы емувторой приз, если бы соискатель был на два года старше, чтобы полностьюсоответствовать возрастным критериям «Америкэн тин». Тем не менее, по оценкередактора, рассказ Бомонта «Снаружи дома Марти» был необычайно зрелымтворением, и его автора следовало горячо поздравить с успехом.

Через две недели «Америкэн тин» прислал почетный диплом. Онпришел заказным письмом. В дипломе было напечатано его имя типографским шрифтомстоль староанглийского образца, что Бомонт с трудом различал буквы, а внизулиста стояла позолоченная печать, оттиснутая вместе с эмблемой «Америкэн тин».

Мать бросилась и обняла Тада, осыпая поцелуями этогоспокойного и честного малого, который, казалось, никогда не обращал никакоговнимания на окружающие его вещи и часто спотыкался об них своими большиминожищами.

Отец был, однако, менее взволнован.

– Если все было так здорово, почему же они не выслали емухотя бы какие-нибудь деньги? – пробурчал он.

Мать ничего не сказала, но бережно хранила письмо и диплом,который был помещен в рамку и повешен в комнате мальчика над кроватью. Когдародственники или просто знакомые приходили в гости, она непременно и сгордостью демонстрировала эти реликвии. Тад, говаривала она собравшейсякомпании, в один прекрасный день собирается стать великим писателем. Она всегдачувствовала, что он предназначен для чего-то большого и великого, а этот дипломбыл первым доказательством ее правоты. Все это сильно смущало Тада, но онслишком любил свою мать, чтобы спорить с ней.

Однако, как бы он не смущался, Тад все же решил, что матьхотя бы частично, но права. Он не знал, есть ли у него что-то, необходимое длявеликого писателя, но он твердо решил стать писателем вообще, не важно каким.Почему бы и нет? Он быстро рос в мастерстве, и искал нужные и правильные слована широкой и просторной дороге, а не в узких закоулках. Что касается денег, тоиздатели не смогут лишить его заслуженного заработка по чисто формальныммотивам. Ему же не всегда будет одиннадцать.

Второе важное событие того же 1960 года началось в августе.Это были головные боли. Сперва они не были слишком сильными, но с началомзанятий в школе, редкие боли в висках и в затылке стали прогрессировать исменились ужасающе длинными марафонами почти предсмертной агонии. Он ничего немог делать во время таких приступов и просто лежал в своей затемненной комнате,ожидая смерти.

Приближение этих ужасных приступов отмечалось обычнокаким-то призрачным звуком, который слышал только он сам – это звучало, какотдаленное попискивание тысячи маленьких птичек. Иногда ему казалось, что онпочти видит этих птичек, которые представлялись ему полевыми воробьями,облеплявшими целыми дюжинами телефонные провода и крыши во времена своихвесенних и осенних перелетов.

Мать повела его на осмотр к доктору Сьюуорду.

Доктор исследовал зрачки Тада офтальмоскопом и покачалголовой. Затем, опустив занавески и выключив верхнее освещение, врач попросилТада смотреть на белый участок стены в кабинете. Используя фонарик, он быстронаправлял яркие вспышки света на стену, пока Тад смотрел на нее.

– Это не заставляет тебя развеселиться, сынок?

Тад покачал головой.

– Ты не чувствуешь облегчения? Может быть, тебе стало хуже?

Тад снова покачал головой.

– Ты чувствуешь какой-нибудь запах? Типа гнилых фруктов илигорящих тряпок?

– Нет.

– А как насчет твоих птиц? Ты их слышал, пока смотрел замигающим светом?

– Нет, – сказал озадаченный Тад.

– Это нервы, – заявил отец после того, как Тад был отправленв комнату для ожидающих. – Чертов малый просто комок нервов.

– Я думаю, что это мигрень, – сообщил доктор Сьюуорд. –Необычная для столь юного человека, но не столь уж и редкая. А он кажетсяочень... впечатлительным.

– Он таковым и является, – сказала Шейла Бомонт не безнекоторой гордости.

– Наверное, когда-то будет изобретено лекарство от этойболезни. Но сейчас я боюсь, что ему просто придется перемучиться всем этим.

– Да, и нам вместе с ним, – сказал Глен Бомонт.

Но это не были нервы, это не была мигрень, и это непроходило.

За четыре дня до праздника «Всех святых» (1 ноября) ШейлаБомонт услышала вопли одного из мальчуганов, с которыми Тад каждое утро ждал наостановке школьный автобус. Она выглянула из кухонного окна и увидела своегосына, бившегося в конвульсиях на проезжей части дороги. Шейла выскочила наулицу и велела детям отойти от сына, а после этого остановилась около него вполной беспомощности, боясь даже прикоснуться к Таду.

Если бы большой желтый автобус, ведомый мистером Ридом,появился чуть позже, Тад, наверное, отдал бы концы прямо на мостовой. Но Ридслужил в медчасти в Корее. Он сумел запрокинуть голову Таду и сделать емуискусственное дыхание в тот самый момент, когда мальчик уже почти задохнулся.Тада доставили на скорой в госпиталь графства Бергенфилд, но на его счастье какраз в это время доктор Хью Притчард пил кофе в приемном покое. Здесь надоотметить, что как раз в это время Хью Притчард являлся лучшим нейрологом вштате Нью-Джерси.

Притчард тут же потребовал себе рентгеновские снимки и началих расшифровку. Он показал снимки Бомонтам, указав на неясную тень, которую онотметил кружком своего желтого стеклографа.

– Это... – сказал Притчард. – Что это?

– Какого черта мы можем знать? – задал, в свою очередь,вопрос Глен Бомонт. – Не я, а вы являетесь здесь, черт побери, доктором.