покинул, то они призвали на трон его младшего брата – мальчика лет пятнадцати[1420]. Ему дали многообещающее прозвище Эвергет, с которым были связаны воспоминания о том старом Птолемее, который совершил победоносный поход через сердце селевкидского царства[1421].

Однако Антиох, заполучив к себе Птолемея Филометора, мог обратить эти меры себе на пользу. Теперь он изображал себя защитником законного царя против брата-узурпатора[1422]. У него появился благовидный предлог для вторжения в Египет[1423]. Но сначала нужно было преодолеть еще одно препятствие – Пелусий. И новое правительство в Александрии, осознав опасность, послало флот, чтобы укрепить пограничный город. Но с ним вступили в бой селевкидские корабли; последовала морская битва, которая – как и битва на суше – обернулась поражением для египтян[1424]. Чтобы завоевать Пелусий, Антиох полагался не только на силу, но и на хитрость. Он уже почти завоевал сердца тех, кто служил царю Птолемею. В первой битве при горе Касий, когда египтяне в ужасе бежали, Антиох внезапно появился среди них верхом на коне, как ангел-спаситель, и приказал своим войскам прекратить избиение. Поэтому о нем складывалось благоприятное впечатление. Многие «участники трапезы его» дезертировали, бежав от Птолемея к завоевателю[1425]. Гарнизон Пелусия прислушался к его предложениям, и потом Антиох быстро, не нарушая буквы никакого договора, захватил город. Это был случай в его карьере, о котором его почитатели не очень любили говорить[1426].

Теперь дорога в Египет была открыта. Быстро построили мост над пелусийским рукавом Нила, и сирийская армия ворвалась в дельту[1427]. Нижний Египет вскоре оказался в руках Антиоха – кроме Александрии, которая все еще держалась ради Птолемея Эвергета. Антиох назначил Мемфис резиденцией соперничающего правительства, номинальным главой которого должен был стать Птолемей Филометор[1428].

В Александрии формальная светская жизнь двора продолжалась, как будто ничего не случилось. Эвергет, как и следовало, женился на своей царственной сестре Клеопатре, которую его брат оставил[1429]. Он отпраздновал свое совершеннолетие с обычными церемониями (ἀνακλητήρια)[1430]. Мемфис был отрезан от остального мира, и для иностранных государств царем Птолемеем был Птолемей в Александрии. Ахейская лига послала посольство, чтобы получить у него подтверждение привилегий, предоставленных ее гражданам (начало лета 169 до н. э.)[1431]. Его покровительства просили для праздников в разных государствах Греции. Второе посольство от ахеян явилось из-за Антигонии, и афиняне послали не менее трех посольств с подобной целью.

Но было очевидно, что Антиох не оставит Александрию в неприкосновенности, и город должен был позаботиться о своей защите. Администрацией от имени юного царя занимались Коман и Киней. Они сформировали консультативный совет из самых выдающихся офицеров на египетской службе. Военные кампании больше не проводились по указанию евнухов и чиновников. Представлялось также разумным попробовать попытаться договориться с завоевателем, и им в голову пришла удачная мысль воспользоваться услугами зарубежных послов, которые, конечно, должны были внушить уважение царю-филэллину. Антиох уже отправил посла, чтобы тот озвучил его требования, и надвигался на город[1432].

Уже упомянутые выше миссии из Афин и от ахейцев как раз находились в тот момент в Александрии, и, кроме того, были там и послы из Милета и Клазомен. Все они, в сопровождении посланников от александрийского двора, сели в ладью на Ниле для встречи с Антиохом. Принимали их милостиво и роскошно. На второй день после прибытия послов Антиох любезно их выслушал. Он узнал, что александрийский двор признает, что, начиная войну, Египет был не прав, однако вина в этой неправоте лежит на партии Эвлия и Ленея, теперь уже павшей, и голоса греческих послов обратились к Антиоху, прося его не мстить за преступления этих жалких людей своему племяннику, который лишь только вышел из детского возраста. По ответу царя казалось, что добрые чувства, к которым взывали послы, не нуждались в дополнительном пробуждении – он был более чем согласен со всем, о чем они говорили. Потом он ловко перешел на вопрос Келесирии и стал весьма убедительно доказывать правоту доводов Селевкидов.

В то же время послы, как это ни неприятно, осознавали, что это не совсем то, за чем их посылали. Вопрос Келесирии был уже не так важен: поражение Эвлия его закрыло. Александрийский двор уже не оправдывал эту атаку: вопрос стоял о селевкидской оккупации Египта. Антиох, в своей лучшей манере дипломата, дал послам ответ, которые фактически не был ответом ни на что.

Посланцы остались в обществе Антиоха, когда он путешествовал дальше вниз по реке. В Навкратисе, старом греческом городе в Египте, каждый гражданин, который смог доказать свою эллинскую национальность, получил от Антиоха по золотой монете[1433]. И он все еще не давал послам реального ответа. Царь задержал их до тех пор, пока не вернулись его собственные послы в Александрию – Аристид и Ферид; как заявил Антиох, он хотел, чтобы вся Эллада в лице ее послов видела справедливость его дела[1434].

Требования, которые Антиох обратил к александрийскому двору, включали в себя, несомненно, признание царем Филометора вместо Эвергета. Такое требование не могли не отвергнуть. Поэтому великому городу пришлось в первый раз за все время его существования испытать горечь осады. Александрия в осаде! Это было событие, которое потрясло весь торговый мир. Особенно неприятной эта новость оказалась для Родоса. Речь шла не только о меркантильных соображениях, но и о растущем страхе перед Римом, который заставил эту морскую республику больше всего желать союза с греческими царями Востока, и поэтому родосцы решили добиваться мира. Они послали к Антиоху послов и напомнили ему о своей дружбе с обоими воюющими сторонами, о его собственном родстве с Птолемеями и о том, что обе державы в такой момент заинтересованы в мире. На все это у Антиоха был готовый ответ: между ним и египетским царем уже был заключен мир – более того, они уже добрые друзья и союзники. Пусть столица только откроет ворота настоящему царю, и дело решено[1435].

Вскоре бедственное положение в этом многонаселенном городе, который теперь был отрезан от внутренней части страны (хотя морские коммуникации были еще открыты), стало критическим. Конечно же, александрийцы обратились к Риму. «В скорбной одежде, с отпущенными бородами и волосами вступили послы в курию, держа в руках масличные ветки, и пали ниц, а речь их была еще жалостнее, чем вид». Лишь с небольшими усилиями Антиох мог завладеть всеми богатствами Египта. Посольство – пусть Рим только пошлет посольство, и он уже не откажется