но не строй на нем дом». Коран сравнивает мир с растительностью, которую быстро уберут, или же она обратится в солому. В Японии мастер Тайси называл мир ложью, в сравнении с которой лишь Будда – истина. Развенчание мира занимает видное место в исторических религиях.

В первичных религиях настолько строгое разделение никогда не появлялось; к примеру, в них нет ничего подобного идее сотворения ex nihilo. Подчеркнем: первобытные народы ориентированы на единый космос, поддерживающий в них жизнь подобно живому чреву. Поскольку они полагают, что этот космос существует, чтобы питать их, они не расположены бросать ему вызов, противоречить ему, переделывать его или бежать из него. Это не место изгнания или паломничества, хотя паломничества в нем случаются. Его пространство неоднородно; можно сказать, что в этом доме много комнат, и некоторые из них обычно не видны. Но все вместе они составляют единое обиталище. Первобытные люди заинтересованы в поддержании личной, общественной и космической гармонии, а также в достижении конкретных благ – таких как дождь, урожай, дети, здоровье, – что типично для людей. Но спасение как основная цель, преобладающая в исторических религиях, в первичных практически отсутствует, и жизнь после смерти в последних воспринимается как смутное полусуществование в некоем неопределенном месте их единственного мира.

Символическое мышление

В целом все вышесказанное о мире первичных религий свидетельствует о том, что его внутренние границы условны и что отсутствует трансцендентная реальность, придающая этому миру относительный характер. Однако все это сводилось бы к цепочке нулей без единой отличной от них цифры, придающей значение, если бы мы не ввели понятие божественного источника, из которого, как принято считать, получился мир, или, согласно другим версиям, божественных устроителей, которые сотворили порядок из хаоса. Наличие таких божеств вызывает вопрос о теизме в первобытных традициях, и рассматривать его следует с осторожностью, ибо это каверзный предмет.

Распространенный стереотип относит первичные религии к политеистическим, и это мнение не является совершенно ошибочным, если само слово «политеистический» означает, что божественное может застывать в священных местах и садиться на конкретные предметы. Но он не имеет ничего общего с откровенным, олимпийским и средиземноморским политеизмом, с которым обычно приходится сталкиваться в Библии, и не противостоит единственному Абсолюту, конкретизациями или проявлениями которого являются многие боги. В двенадцатитомном издании Ursprung der Gottesidee[256] Вильгельм Шмидт приходит к заключению, что у каждого из известных на тот момент племен – этот труд был опубликован в 1912–1955 годах – есть свой Верховный Бог, который живет и действует посредством своих помощников. К примеру, йоруба Западной Африки ни в коем случае не приравнивали свою верховную сущность Олодимаве (Олодумаре) к низшим божествам ориса (ориша), а эдо не путали Осанобуа с эбо. И даже если Шмидт преувеличивает, это почти неважно, так как вопрос заключается не в том, определяли ли племена явным образом Верховную сущность, управляющую богами, а в том, воспринимали ли они такую сущность, как бы она ни называлась, и персонифицировали ли ее или же нет. Свидетельства указывают, что именно так они ее и воспринимали. Как отмечает художник из племени навахо Карл Горман, «некоторые исследователи религии навахо утверждают, что у нас нет верховного Бога, потому что он не имеет имени. Это не так. Верховная сущность не названа, потому что она непостижима. Она просто является Неизвестной силой. Мы поклоняемся ей посредством ее творения, ибо она – все, что есть в ее творении. Разные формы творения содержат в себе ее дух»[257]. При желании можно назвать такую религию пан– или полимонотеизмом. Фактом остается то, что хотя первичные религии утверждают божественное Единство как менее исключительное, а в некоторых случаях даже как будто скрывают его, в них, строго говоря, не содержится ничего сопоставимого с антропоморфическим политеизмом древних европейцев. Просто священное, сакральное, вакан, как называют его сиу, не нуждается в исключительной или вообще хоть сколько-нибудь осознанной привязке к отличимой Верховной сущности.

В результате такой привязки кое-что можно даже потерять, и этой потерей станет устранение святости из отличных от Бога вещей, не принимаемых во внимание. И мы подходим к самой, пожалуй, важной единичной особенности живой первичной духовности, а именно – к так называемой символической ментальности[258]. В представлении символиста все, что существует в мире, прозрачно для божественного источника этого сущего. Неважно, определен сам источник или нет, объекты в этом мире открыты его свету. Физическому зрению вода в озере представляется в экзистенциальной изоляции: согласно сообщениям глаза, этот объем воды существует как самостоятельная реальность. Далее современная мысль может перейти к рассуждениям о том, что вода состоит из кислорода и водорода, а если пожелает навести духовный лоск, то может приписать воде аллегорический смысл. Но как правило, современность не признает онтологической связи между материальными объектами и их метафизическими, духовными корнями. В этом отношении первобытные народы в большей мере метафизики, хотя их метафизика там, где она выражена – мы уже видели, что это необязательно, – естественным образом имеет мифический оттенок. Когда этнологи заявили, что для алгонкинов «не существует маниту [духа] вне мира явлений», они просто понятия не имели о том, что для первобытного мышления явления никогда не существуют совершенно сами по себе. Как выразился друг Черного Вапити, о котором мы уже упоминали,

тем, кто рассматривает традиции краснокожих извне или сквозь призму «образованного» ума, зачастую трудно понять: ни один предмет не является тем, чем кажется, – это просто бледная тень Реальности. Именно по этой причине каждый сотворенный предмет – вакан, святой, и обладает силой согласно величию духовной реальности, которую он отражает. Индеец преклоняется перед всем творением, потому что все зримое было создано раньше, чем он, и будучи старше его, заслуживает уважения[259].

Один изучающий музыку студент из колумбийских Анд подтверждает эту мысль: «Все первобытные люди видели “больше” в “меньшем” – в том смысле, что ландшафт был для них отражением высшей реальности, “содержащей” физическую; можно сказать, что к последней они добавляли “духовное измерение”, ускользающее от современного человека»[260].

Пол Радин, о котором мы уже упоминали, точно так же, как любой антрополог, досадовал на «ложное впечатление» о первобытных людях как о мистиках поголовно. Он утверждал, что среди них, как и среди нас, мы встретим «два основных типа темперамента: человек действия и мыслитель, иными словами, тот, кто существует почти исключительно на уровне, который можно назвать двигательным, и тот, кто требует объяснений и получает удовольствие от той или иной формы умозаключений». Однако он «ни на