хлопотами по долговой тяжбе находится время для одного из величайших, самых известных, знаковых, культовых — никакие превосходные эпитеты не будут тут лишними — романов в мировой литературе, который навсегда прославит имя автора и Испанию.

«Дон Кихот» задумывался Сервантесом как язвительная пародия на современную ему беллетристику, массовое чтиво, издававшееся огромными тиражами. В силу особенностей культурного развития, о которых мы говорили выше, Испания не знала жанра рыцарского романа в период его расцвета. Знакомство с ним началось много позже, в конце XV века, когда в Европе ничего подобного уже не писали и не издавали. Редкие французские книги двухсотлетней давности не могли удовлетворить пробудившегося читательского интереса к необычайным приключениям в духе меча и магии, историям про поединки, походы, прекрасных дам, колдунов, чудищ, великанов, заколдованных красавиц и волшебные замки. Довольно скоро в ответ на возникший спрос возникает широкое предложение: испанские авторы начинают во множестве создавать приключенческие стилизации классических романов, лишенные их художественных достоинств, но содержащие бойкий сюжет и полюбившихся читателям персонажей. Сервантес, болезненно реагировавший на всякую профанацию творчества и превращение литературы в коммерческую поденщину, решил написать карикатуру и на сами романы, и на тех, кто их читает. Должно было получиться весело и немножечко зло. В общем-то, так и вышло, но не совсем.

Есть два непреложных закона писательского творчества. Первый: что бы ни написал автор, он пишет всегда о себе. Это не значит, что каждый главный герой — авторское alter ego, или что события, образующие сюжет, списаны с житейской натуры. Но личность автора, если он творец, а не производитель контента, всегда растворена в персонажах, событиях и смыслах книги и определяет их суть.

И второй закон: первоначальный замысел никогда не воплощается в точности. Всем памятно восклицание Пушкина: какую штуку выкинула моя Татьяна! Созданное художественным гением произведение искусства непременно начинает жить по своим законам. Личность Сервантеса и его следование своему творческому «я» сделали из легкой пародии нечто куда большее.

Сначала все идет как задумано: есть ироническое перечисление рыцарских романов, которыми зачитывался идальго Алонсо Кихано и ради покупки которых даже заложил тот небольшой клочок земли, которым владел; есть и презабавное описание последствий чрезмерного увлечения подобного рода литературой, настигших злосчастного читателя. Но вот бывший Алонсо Кихано, ставший Дон Кихотом Ламанчским, собирается в свой первый поход и подбирает приличествующее случаю вооружение:

«Первым делом принялся он за чистку принадлежавших его предкам доспехов, некогда сваленных как попало в угол и покрывшихся ржавчиной и плесенью».

Не тем ли предкам, о которых долгими вечерами, сидя у убогого очага, вспоминали с гордостью дед и отец?.. Тем ли самым, что на протяжении пяти веков защищали корону и, не щадя жизни и сил, сражались за свободу?..

Облачившись в древние доспехи предков, Дон Кихот отправляется в свой первый рыцарский выезд, чтобы, по собственным его словам, «искоренять всякого рода неправду», или «выправлять кривду». Кажется, что имеется в виду своеобычная рыцарям помощь обиженным, освобождение угнетенных и спасение леди в беде, но посмотрите, что происходит дальше, когда Дон Кихот выбирает себе Прекрасную даму:

«Должно заметить, что, сколько нам известно, в ближайшем селении жила весьма миловидная деревенская девушка, в которую он одно время был влюблен, хотя она, само собою разумеется, об этом не подозревала и не обращала на него никакого внимания».

Эта словно небрежно, вскользь упомянутая история безвестной и безответной любви дворянина к молодой крестьянке сама по себе очень трогательна; Лопе де Вега наверняка смастерил бы из этого уморительную комедию. Но у Сервантеса тут место улыбке, а не насмешке.

«Звали ее Альдонсою Лоренсо, и вот она-то и показалась ему достойною титула владычицы его помыслов; и, выбирая для нее имя, которое не слишком резко отличалось бы от ее собственного и в то же время напоминало и приближалось бы к имени какой-нибудь принцессы или знатной сеньоры, положил он назвать ее Дульсинеей».

Несоответствие — классический комедийный прием, хорошо знакомый Сервантесу-драматургу. Действительно, кажется очень смешным, что Дон Кихот назначает своей Прекрасной дамой простую крестьянку, даже не подозревающую о том, что превратилась вдруг в Дульсинею; что трактир он принимает за рыцарский замок, а вульгарных баб «из числа тех, что, как говорится, ходят по рукам», за придворных знатных дам. Но вот что важно: в глазах Дон Кихота мир становится лучше, делается удивительным и прекрасным, таким, каким он, может быть, и был в то время, когда старый заплесневелый доспех не пылился в чулане, а сверкал под полуденным солнцем.

А может быть, он и теперь так же прекрасен, и трактир может стать замком, а в душе падших женщин живут образы истинных леди, но люди разучились все это видеть?.. Взгляд Дон Кихота словно исправляет кривое зеркало мира, возвращая отражению изначальную красоту.

То, как говорит и действует Дон Кихот, очень смешно. То, что он произносит и делает — нет.

Вот он заступается за мальчишку-пастуха, которого хозяин безжалостно лупит ремнем — кому, как не Сервантесу, которому прописали 2000 палок в алжирском плену и били каждый день, пока не всыпали все, знать, каково это, быть выпоротым! Дон Кихот берет с хозяина пастуха слово рыцаря, что он больше не тронет мальчишку, а когда пастушок возражает, что это никакой не рыцарь, а простолюдин Альдудо, то замечает:

«И Альдудо могут быть рыцарями. Тем более, что каждого человека должно судить по его делам».

В конце первого короткого выезда Дон Кихота нещадно избивают слуги толедских купцов, которых он пытался принудить к признанию красоты своей Дульсинеи. Едва живого его приносят домой. Ключница и племянница укладывают несчастного в постель. Для всех очевидно, что до такого бедственного состояния немолодого идальго довело чтение книг, и на помощь призваны священник и цирюльник. Эта пара добрых соседей, одновременно спасителей и палачей, на протяжении всего романа пытающихся излечить Дон Кихота от пагубного недуга, является символичной: здравомыслящий, лишенный фантазии обыватель и церковный служитель, две опоры мира простых житейских правил и нравственных компромиссов. Их силами вся библиотека Дон Кихота сжигается на костре — точно так же, как после доносов добропорядочных граждан инквизиция отправляла в огонь запрещенные книги, иногда вместе с владельцами.

Дон Кихот и Санчо. Офорт 1696 г.

Дон Кихот. Принцесса Микомикона. Литография по Анри-Шарль-Антуану Барону (1816–1885) 1866 г.

Ко второму рыцарскому выезду на поиски приключений присоединяется в качестве оруженосца