Уже на излете революционных дней, 4 марта, на Привокзальной площади Гельсингфорса был убит бывший начальник Московского и Петербургского охранных отделений генерал-майор М. Ф. фон Котен. Описание его по-своему героической гибели сохранилось в воспоминаниях полковника Д. Л. Казанцева, служившего тогда в Финляндии. На площадь выехала машина, в которой сидели командир 128‐й пехотной дивизии П. А. Тихонович и М. Ф. фон Котен. «Едва автомобиль появился на площади, как его окружила толпа матросов и рабочих. Здоровенный рабочий открыл дверцу и закричал: «Генералы, выходи!» Сейчас же раздались крики: «Отобрать у них оружие!» Многие потянулись к генералам, чтобы обезоружить, но генерал-майор Котен не растерялся и сказал, что хамам не отдаст своего оружия, тогда защелкали затворы винтовок. Барон Котен сам выхватил браунинг и произвел несколько выстрелов, смертельно ранив трех матросов и убив наповал двух нижних чинов… В тот же момент гигант матрос ошеломил генерала ударом приклада по голове, благодаря чему барона удалось вытащить из автомобиля и зверски расстрелять у забора, всадив ему в грудь свыше сотни пуль…»[1414] Тихоновича вывели писари, но толпа его нагнала на соседней улице, поставила на колени и расстреляла. Учитывая службу фон Котена в жандармерии, матросы запретили его официально хоронить.

В каком-то смысле Волкову и Котену повезло. Двум другим известным жертвам – генерал-лейтенанту графу Густаву Эрнестовичу Штакельбергу и генералу от артиллерии князю Александру Васильевичу Чарторыйскому – восставшие отрезали головы[1415].

Утром 28 февраля было захвачено здание департамента полиции на Фонтанке, охрана которого за 4 дня до революции была поручена лейб-гвардии Павловскому полку[1416]. Обошлось без жертв, так как директор департамента А. Т. Васильев по телефону приказал всем сотрудникам немедленно покинуть здание, уничтожив книги с адресами служащих и секретных агентов[1417]. Разгром департамента полиции и охранного отделения привел к утере значительной части документации, вещественных доказательств. Свидетель событий А. С. Поляков, занявшийся в постреволюционные дни по поручению Временного правительства разборкой и систематизацией архива, оставил подробное описание итогов погрома[1418]. «Прежде всего прибывшим в департамент представилась картина разгрома: на столах и на полу валялись обрывки служебных бумаг, здесь же валялись куски разбитых зеркал и, очевидно, случайно забытые сапоги со шпорами какого-то жандармского ротмистра; многие шкафы были взломаны»[1419]. При разгроме сильно пострадал кабинет директора департамента, материалы уголовных дел. Так как толпа выпустила из тюрем и домов предварительного заключения всех уголовников, они в первую очередь направились к зданию полиции – заметать следы. Сожженный во дворе архив представлял собой именно материалы 8-го (уголовного) делопроизводства департамента. Была уничтожена картотека примет преступников, фотографии, карточки с отпечатками пальцев. В здании охранного отделения в руки погромщиков попало огнестрельное оружие, взрывчатка; флаконы с ядом, частично разбитые, хаотично валялись на полу.

Часто в погромах участвовали бежавшие из тюрем уголовники и даже иностранные шпионы. Свидетелем этого стал контрразведчик Б. В. Никитин, описавший разгром здания Петроградской контрразведки. «Один из неприятельских агентов – Карл Гибсон, которого, кстати, я вновь поймал через полтора месяца и водворил в тюрьму, выскочив на свободу при февральском перевороте, первое же, что сделал, это привел толпу и ворвался с ней в помещение контрразведки под предлогом, что пришел громить «охранку». Начав разгром, он прежде всего разыскал свое досье в делах по алфавиту и, конечно, унес его с собою. Толпа, руководимая Гибсоном, переломала шкафы, сожгла и перервала много бумаг, разбросала по полу до 300 тысяч регистрационных карточек, хранившихся в алфавитном порядке. Служащих тут же захватили и поволокли в Государственную думу, где их намеренно представили как политических агентов охранного отделения и посадили в отдельную комнату»[1420]. Далеко не все погромы были делом случайных лиц.

Разработанные по распоряжению Климовича планы совместных действий полиции и армии для подавления беспорядков так и остались на бумаге. Однако в первые дни революционные выступления происходили лишь в столице, страна была занята повседневными делами. Если в Петрограде волнения начались 23 февраля, то в Москве вплоть до 27 февраля обстановка была достаточно спокойной. В тот момент, когда в столице армия активно начала переходить на сторону народных выступлений, в Первопрестольной шли лишь стачки рабочих. Городская власть не бездействовала, но и распоряжений свыше не получала. Начальник охранного отделения Мартынов уже в ночь с 24 на 25 февраля, одним из первых осознав серьезность положения, провел серию арестов и обысков. Полиция побывала на квартирах у 54 находившихся в разработке активных членов социалистических партий; 9 человек из них было арестовано, у 39 отобрана политическая переписка и агитационные материалы, у некоторых – оружие[1421]. Московская охранка начиная с января 1917 г. готовилась к выступлениям рабочих. Только по сохранившимся разрозненным сведениям, за этот период по ее распоряжению в городе был проведен 151 обыск, задержано и арестовано 72 человека, в том числе 18 членов рабочей группы областного военно-промышленного комитета[1422].

Вечером 27 февраля в Москву прибыл командир корпуса жандармов Д. Н. Татищев. Начиная с отбытия императора из Петрограда в Ставку 22 февраля, он, как заведующий охраной во время следования царского поезда, сопровождал Николая II и отсутствовал в столице. 23 февраля, до появления информации о первых волнениях, Татищев уехал отдохнуть в свое имение Варганово в Смоленской губернии, где занимался личными делами[1423]. Поздно узнав о ситуации в Петрограде, Татищев выехал в Москву. Многие в революционные дни надеялись, что можно будет удержать государственный порядок. Утром 28 февраля Мартынов имел последний телефонный разговор с директором департамента полиции Васильевым. Осознав обреченное положение власти в Петрограде, он, однако, не получил ни одной директивы. В 10 часов утра по приказу градоначальника В. Н. Шебеко было остановлено трамвайное движение, чтобы избежать лишнего скопления народа и быстрого его передвижения по городу.