Я остановился на полпути и прислушался. Никогда еще я неслышал таких прозрачных, просвечивающих нот, таких ярких и изысканно четких.Ради чистого удовольствия я попытался определить различия между этимисполнением и остальными, что я слышал в прошлом. Они все отличались друг отдруга, волшебные, глубоко задевающие душу, но этот вариант был простоизумителен – быть может, причиной тому служили особенности грандиозногоконцертного рояля.

На мгновение меня охватило горестное, ужасное, цепкоевоспоминание о том, что я увидел, когда прошлой ночью пил кровь Лестата. Япозволил себе, выражаясь нашим невинным языком, оживить его в памяти, а потомявственно покраснел, обнаружив приятную неожиданность: мне не придется ничегорассказывать, я все продиктовал Дэвиду, а когда он отдаст мои копии, я доверюих тем, кого люблю, тем, кто захочет знать, что я видел.

Что касается меня, я не собирался в этом копаться. Я не мог.Слишком сильно я чувствовал, что тот, кого я видел по пути на Голгофу, будь оннастоящим или плодом фантазии моего греховного сердца, не хотел, чтобы я еговидел, и чудовищным образом оттолкнул меня. Я ощущал себя отвергнутым до такойстепени, что едва мог поверить, будто смог описать это Дэвиду.

Нужно было выбросить эти мысли из головы. Я наложил запретна всяческие отзвуки мрачных переживаний и снова отдался музыке Сибил, стоя поддубами на извечном речном ветру, от которого в этих местах не скрыться, –он охлаждал меня, успокаивал и заставлял чувствовать, что земля полна неукротимойкрасоты даже для такого, как я.

Музыка третьей части достигла своей блистательнойкульминации, и я решил, что у меня вот-вот разорвется сердце.

Только когда отзвучали финальные аккорды, я осознал то, чтобыло очевидным с самого начала.

Не Сибил играла ту музыку. Не Сибил. Я знал каждый нюанстрактовок Сибил. Я знал ее способы выражения; я знал качество тона,неизбежно производимое ее неповторимыми прикосновениями. Хотя ее интерпретациивсегда были произвольными, я тем не менее знал ее манеру, как знают чужой стильписьма или особенности работы художника. Это была не Сибил.

И тогда меня осенила истина. Это была Сибил, но Сибил сталауже не Сибил.

В первую секунду я не мог в это поверить. Сердцеостановилось в груди. Потом я вошел в дом – размеренной, решительной походкойчеловека, который не остановится ни перед чем, чтобы выяснить правду о том, чтоему показалось.

Через мгновение я все увидел своими глазами. Они собралисьвсе вместе в великолепной комнате: прекрасная гибкая Пандора в коричневомшелковом платье, подпоясанном на талии в старинном греческом стиле, Мариус всветлом бархатном смокинге и шелковых брюках и мои дети, мои прекрасные дети...Сияющий Бенджи в белом одеянии бешено танцевал по комнате босиком, растопыриваяпальцы, словно стараясь ухватить ими воздух, а Сибил, моя потрясающая Сибил,тоже с обнаженными руками, в платье из ярко-розового шелка, откинув за плечидлинные волосы, сидела у рояля, как раз переходя к первой части. Все вампиры,все до единого.

Я плотно стиснул зубы и прикрыл рот, чтобы мои крики неразбудили весь мир. Я кричал и ревел в сжатые ладони.

Я выкрикивал одно-единственное слово отрицания – нет, нет,нет, – повторяя его вновь и вновь. Я больше ничего не мог произнести,больше ничего не мог кричать, больше ничего не мог делать. Я кричал и не могостановиться.

Я так плотно закусил губы, что заболела челюсть, рукизатряслись, как птичьи крылья, не способные достаточно плотно заткнуть мне рот,а из глаз опять хлынули слезы, густые, как тогда, когда я поцеловал Лестата.Нет, нет, нет! Внезапно я раскинул руки, сжав кулаки, и мой рев уже готов былвырваться на свободу, взорваться бушующим потоком, но Мариус с силой схватилменя, стремительно прижал к себе и уткнул лицом себе в грудь.

Я пытался вырваться. Я изо всех сил пинал его и колотилкулаками.

– Как ты мог?! – ревел я.

Его руки поймали мою голову в безнадежную западню, его губыпокрывали меня противными, ненавистными поцелуями, от которых я отчаянноотбивался.

– Как ты мог? Как ты посмел? Как ты мог? – В концеконцов я обрел достаточно пространства, чтобы иметь возможность наносить емуудар за ударом.

Но что толку? Как слабы и бессмысленны мои удары против егосилы! Как беспомощны, глупы и мелочны мои жесты! А он стоял и сносил их сневыразимо печальным лицом, с сухими, но полными заботы глазами.

– Как ты мог? Ну как же ты мог? – спрашивал я. Я не могостановиться.

Но внезапно Сибил оторвалась от рояля и побежала ко мне,протягивая руки. Бенджи, следивший за всей этой сценой, тоже помчался ко мне, иони нежно заключили меня в оковы своих хрупких рук.

– Ну, Арман, не злись, не надо, не расстраивайся, –мягко выкрикивала Сибил мне в ухо. – Мой замечательный Арман, нерасстраивайся, не надо. Не вредничай. Мы с тобой навсегда.

– Арман, мы с тобой! Он сделал чудо! – закричалБенджи. – Не обязательно рождаться из черных яиц! Ах ты, дибук! Рассказалнам такую сказку! Арман, мы теперь никогда не умрем, никогда не заболеем, насникто не обидит, нам нечего больше бояться! – Он подпрыгнул от восторга,закружился в новом вихре веселья, изумляясь и смеясь, радуясь новообретеннойэнергии, позволяющей прыгать так высоко и так грациозно. – Арман, мы таксчастливы!

– О да, пожалуйста, – кричала Сибил своим болееглубоким и более нежным голоском. – Мы так тебя любим, Арман, я так тебялюблю, так люблю! Мы не могли иначе. Не могли. Мы не могли иначе, мы хотелибыть с тобой всегда, навсегда.

Мои пальцы нависли над ней, желая ее утешить, но онаотчаянно зарылась лбом в мою шею, крепко обхватив меня на уровне груди, и я немог до нее дотронуться, не мог ее обнять, не мог ее приободрить.

– Арман, я тебя люблю, я тебя обожаю, Арман, я живу толькоради тебя, а теперь мы навсегда вместе, – сказала она.

Я кивнул, пытаясь заговорить. Она поцеловала мои слезы. Онацеловала их быстро и отчаянно.

– Прекрати, прекрати плакать, не плачь, – повторяла онатихим настойчивым шепотом. – Арман, мы тебя любим.

– Арман, мы так счастливы! – закричал Бенджи. –Смотри, Арман, смотри! Теперь мы вместе будет танцевать под ее музыку. Мы всесможем делать вместе. Арман, мы уже поохотились! – Он подлетел ко мне исогнул ноги в коленях, готовясь прыгнуть от возбуждения, как бы подчеркиваясмысл своих слов. Потом он вздохнул и снова протянул ко мне руки. –Бедняга Арман, ты весь неправильный, ты живешь не теми мечтами. Арман, ты что,не понял?