* * *

Но время встреч и приездов запомнилось вовсе не из-за трудностей и размолвок. О них я лишь для того пишу, чтобы полнее воссоздать атмосферу. Главным же было то, что мы именно тогда действительно чувствовали себя родней. Для нас эпоха приездов стала самой мирной, самой дружной. И я радуюсь, вспоминая об этом. Радуюсь, что наш дом был добрым приютом для стольких людей. Что мы, перебравшись в Америку, были как бы и разведчиками, и перевалочным лагерем. И когда в 1990-м году большая семья, наконец, собралась в Нью-Йорке, мы довольно долгое время так себя и чувствовали – одной семьей. Поселились все поблизости, виделись очень часто. Праздники, дни рождения – непременно вместе. А то и просто застолья. Каждую свободную минуту урывали для встреч.

Да, хорошо, что в хронике жизни семьи остались и такие годы – потому что вслед за ними наступили иные…

* * *

Семья… Чем дольше я живу, тем больше задумываюсь об уникальном организме, который мы так называем. О древнейшем – оно намного древнее наций – объединении людей одной крови или связанных браком. Разумеется, многое в отношениях между членами семьи, а между ветвями – тем более, зависит от культуры, национальной и личной, от собственных качеств, характера. Наконец, от «времени, в котором стоим», как говаривали герои Фазиля Искандера. Но как бы ни менялась жизнь и как бы ни менялась с веками семья, главные ее свойства и цели неизменны: общность быта, взаимопомощь, моральная ответственность. Однако же и трагедии в семейных отношениях происходят во все времена.

Откроем «Книгу Бытия». На первых же ее страницах – Каин убивает Авеля… Ничего себе! Преступление в первой же семье на Земле, во втором поколении людей! А дальше? Иаков по воле и с помощью Ревекки, своей матери, обманул Исава, брата: уговорил его продать свое первородство за чечевичную похлебку. Притворившись Исавом, получил благословение ослепшего отца. Сыновья Иакова поступили не лучше, они продали в рабство Иосифа, своего брата… Да и потом семейных трагедий происходит более чем достаточно.

А вспомним драмы Шекспира! Датского короля, отца принца Гамлета, убил родной брат. Родные дочери изгнали короля Лира, убили свою сестру, Корделию. Не только в литературе, в истории каждого народа – сотни таких злодеяний…

Хотелось бы надеяться, что современные нравы стали несколько мягче – хотелось бы, но не знаю, что говорят об этом психологи, юристы, статистики. Однако я уверен, что семейных ссор и в наши времена хватает. Что же касается заметных перемен, то я вижу только одну: рамки семьи становятся все более узкими. По крайней мере читал, что так давно уже происходит в большинстве европейских стран, наблюдаю это и в Америке. О странах Азии, об Узбекистане, моей родине, говорить не берусь: вероятно, в этих странах дольше сохраняются патриархальные отношения. Но в Америке даже у моих земляков – бухарских евреев, приверженных традициям, семейные связи постепенно сужаются. Особенно это касается молодежи. Трудно, а то и просто невозможно, сохранить широкие и прочные родственные отношения в условиях эмиграции, в новой стране, со всеми муками «врастания» в новую жизнь…

Сказать по правде, и я не сохранил. Родители, жена, дети – вот кто для меня семья. За ее пределами семейные отношения поддерживаю только с теми, к кому есть личная симпатия, близость интересов. Так что правильнее было бы называть это дружбой.

Есть такая поговорка: «родственников не выбирают». Ну а я все же выбираю – среди них. А к числу настоящей родни отношу ближайших друзей.

* * *

И все же… Когда зазвучит сигнал тревоги, когда услышу зов: «Мы одной крови!» – не размышляя, поспешу на помощь.

Когда грохочет зимняя гроза, вспоминаются проводы бабушки Лизы… Встречи в аэропорту… Женский смех на кухне… Долгие вечерние разговоры…

Есть минуты, которые не забываются, остаются в душе до конца.

Неизбежность события, о котором я собираюсь рассказать, висела над нашей семьей много лет, а мы все отталкивались от нее, отодвигали, затыкали уши, закрывали глаза.

…Закончился ужин. Мы со Светой увели детей в гостиную. Родители что-то обсуждали за столом. Потом до нас донеслись вопли и ругань отца. Шум падения. Крик боли – это мама закричала. Отец бегом пробежал в прихожую, хлопнул дверью…

Тот вечер и был началом окончательного разрыва с отцом.

* * *

О том, как отравлял жизнь семьи, прежде всего – мамы, его тяжелый, взрывчатый, характер я писал много раз. И в первой моей книге, о детстве, и в этой. Писал о его скупости, об упорном желании сделать кормильцем семьи одну маму.

В первой книге, в главе «А у нас соседка – гречанка», я рассказывал, как еще много лет назад, в Чирчике, мама преодолела свою «восточную покорность» и обратилась за помощью в фабричный комитет профсоюза. Отцу пригрозили: будешь над женой издеваться – сообщим в школу. А жене поможем развестись с тобой. Отцу-педагогу это грозило крушением карьеры, он испугался и какое-то время вел себя пристойно. Но не долго…

О другом мамином «бунте», рассказал я в начале этой книги. Произошел он перед нашим отъездом в Америку. Отец разозлился на меня, мама вступилась, он стал ее ругать, ударил. Собрался, как у нас в обычае, семейный совет. Мать сказала: «Как хотите, но в Америку с ним не поеду». Тут впервые объединилась против отца вся семья – и бабушка Лиза, и оба дяди – Миша и Робик, и Валя, Мишина жена – все. Но говорить с ним было труднее, чем с глухонемым, вряд ли он что-нибудь понял. Это не он, а мама сломила себя, решилась ехать – ради детей.

Наконец, в третий раз, уже в Америке, когда отец, затеяв из-за пустяка ссору, ударил меня, мы решили, что с нас хватит – и совершили попытку к бегству. Сняли квартирку в соседнем корпусе и сколько-то дней были счастливы. Но отец не оставил нас в покое. Ходил к нашим друзьям Мушеевым, плакал, клялся, что исправится, просил помочь примириться. И мы сдались… Зря, конечно. Характер отца нисколько не улучшился, эгоизм все рос… Здесь, в Америке, в стране бизнеса, им завладело желание тоже стать «крутым» бизнесменом, скопить для этого как можно больше денег. Замысел стал манией – как назвать иначе, если только после унизительных просьб и скандалов отец хоть кое-что отсчитывал маме на хозяйство!

В чем только не проявлялась жадность отца! Противно перечислять, и все же историю с машиной стоит рассказать – для примера.

Я был уже женат, начал работать в агентстве, а машиной все еще не обзавелся. Очень она мне была нужна для поездок к клиентам, да денег пока на жизнь едва хватало. И тут выручил меня Эммин муж Беня. Купил он себе лимузин, а свой старый, чуть живой «Понтиак Вентура» отдал мне. «Ты не смотри, – сказал, – что он такой побитый и покарябанный. Сядешь за руль и увидишь: не машина, а зверь!» Старик и вправду был скор, послушен, да к тому же еще распугивал других водителей своим «аварийным» видом – это защищало от «наездов». А я старика любил, следил за ним, старательно мыл, словно надеясь, что под мыльной пеной разгладятся многочисленные морщины-вмятины. Но прошел год – и остался я без друга, закончилась жизнь «Понтиака». А тут как раз отец заявил, что собирается продавать свою машину. Пользовался он ею в основном, чтобы купить материалы для мастерской, иногда домой продукты подвозил, бывали и семейные выезды в гости. Для своих поездок я отцовскую машину никогда не просил… И вдруг он решил – опять же ради экономии – что обойдется без нее. Услышал я эту новость – и даже сердце замерло. Отличная машина была, «Катлас Суприм», с четырьмя дверцами. У друга моего Викторино была такого типа машина, мне доводилось ездить на ней. Легкая, стремительная, вот-вот взлетит, словно птица! Словом, набрался я смелости и спросил у папочки – не подарит ли мне машину? Отец помотал головой, покряхтел, покашлял астматически. «Богач я, что ли? Миллионер? Ну, так и быть, сбавлю тебе цену – возьму всего три тысячи. Машина-то как новенькая, почти и не ездил на ней». Я пробормотал, что где, мол, взять три тысячи? «Ну, хорошо, пусть не сразу, рассрочку дам… Ты – молодой, какие твои годы! Скоро начнешь зарабатывать много больше, чем я!» И он снова закашлялся.