Гневные крики капитана быстро стихли во тьме.

Аболи помог Тому поставить грот, и когда ветер наполнил его, сказал:

— Корабль теперь твой, Клиб. Как ты его назовешь?

— А как назвали его французы?

Уил Уилсон наклонился за корму и прочел в свете кормового фонаря название на транце:

— Hirondelle. Что это значит?

— Ласточка, — перевел Люк. — Видит Бог, хорошее название.

Все сразу согласились.

— Летит, как птица!

— Но только будем называть ее на родном английском!

— Выпьем за ее здоровье, когда причалим на реке.

И все закричали, приветствуя «Ласточку».

Когда взошло солнце, они находились в виду Ширнесса, и, хотя на «Ласточке» убрали паруса, «Ворон» остался далеко позади, не в состоянии тягаться с ней в скорости. Шлюп шел, пеня свинцовые волны.

— Ей нравится свободный бег! — радовался Нед, и его лицо покрылось сотней радостных морщин. — Придется бросать плавучий якорь, чтобы удержать ее.

В ярком утреннем свете «Ласточка» была прекрасна, как невеста в подвенечном платье, ее паруса, новые, светлые, блестели, как перламутр. Краска на бортах была такая свежая, что Том ощущал запах скипидара, а палубы так выскоблены, что походили на снежное поле.

Том обратился мыслями к грузу, лежавшему у «Ласточки» в трюме. Он подозвал Аболи и отправил его с проверкой. Люки открыли, и Аболи и Уил Уилсон с фонарями спустились в темный трюм. Через полчаса они вышли, обрадованные.

— Она по самые жабры набита парусиной. Лучшего качества. Хватит, чтобы снабдить эскадру военных кораблей.

Том счастливо улыбнулся. Он знал, какую цену можно получить на аукционе Компании за эту ткань.

— Во время войны, — сказал он, — это все равно что золото.

Они разгрузили парусину на верфи Компании, Том отправил записку лорду Чайлдсу и отвел «Ласточку» вверх по реке к причалу Люка на острове Илпай. Сам он оставался с экипажем и начал переделку двух палуб корабля, чтобы они могли вместить больший экипаж. Следовало также выделить три каюты, для капитана и старших офицеров. Каюты будут немногим больше детских домиков для игр и вместят только койку да матросский сундук, крышку которого можно использовать как письменный или обеденный стол, — ничего больше. Потолок в них такой низкий, что обитателю каюты, входя и выходя, придется наклоняться.

Том собирался поставить ют, который вместил бы двадцать человек. Он сократил по сравнению с первоначальной оценкой число моряков, потребное, чтобы управлять кораблем и в случае необходимости сражаться — но при этом корабль сможет нести достаточно припасов и товаров, чтобы выдержать трехлетнее плавание и получить прибыль.

В ясную погоду, когда большинство матросов могут спать на палубе, на корабле будет очень тесно, а в плохую, когда все спустятся вниз, условия станут чересчур тяжкими даже для закаленных моряков, набранных Уилом и Аболи.

Когда план переделки был готов и плотники приступили к работе, Том и Аболи наняли шлюпку, чтобы спуститься по реке. Когда они явились на Лиденхолл-стрит, секретарь сообщил им, что Чайлдс в палате лордов и пробудет там весь день. Однако он получил записку Тома и ждал его. И секретарь передал Тому записку от Чайлдса:

«Дорогой Томас, не ожидал услышать о вашем успехе так скоро. Груз с вашего приза уже продан Адмиралтейству, мы получили за него хорошую цену. Мне необходимо обговорить это с вами. Пожалуйста, загляните ко мне в палату лордов, служитель передаст мне записку.

К вашим услугам, Н. Ч.»

Том и Аболи прошли по набережной туда, где на берегу Темзы стояло массивное здание Вестминстерского дворца.

У входа в палату лордов, предназначенного для посетителей, служитель принял у Тома записку, и очень скоро по лестнице сбежал лорд Чайлдс, раскрасневшийся и расстроенный, и схватил Тома за руку. Без предисловий он выпалил:

— Ваш брат Уильям в палате. Я видел его десять минут назад. Вам следовало предупредить меня о вашей ссоре. — Он подозвал карету. — Думаю, вам нужно знать, что он требует наказать вас за причиненные ему увечья.

— Виноват сам Билли, — сердито начал Том, но лорд Чайлдс вывел его из здания и подвел к карете. — В «Бомбей-хаус»! — приказал он кучеру. — Да побыстрей.

И тяжело опустился на сиденье рядом с Томом.

— Ваш брат — один из главных акционеров Компании. С таким человеком приходится считаться. Он не должен видеть нас вместе. Я сказал ему, что не веду с вами никаких дел.

— Он ничего не может мне сделать, — сказал Том уверенно, хотя не чувствовал такой уверенности.

Ему пришлось ухватиться за боковую петлю — карета сильно раскачивалась — и кричать, чтобы перекрывать грохот колес.

— Думаю, вы недооцениваете силу враждебности вашего брата, Кортни, — заметил Чайлдс и поправил на бритой голове парик. — Кто бы в сложившихся обстоятельствах ни был прав или виноват, но если даже человек моего положения — а я считаю, что обладаю определенным влиянием — не желает ссориться с вашим братом, то вы, младший сын, не имеющий права наследства, и подавно должны опасаться его мести!

Чайлдс помолчал, потом задумчиво сказал:

— Редко я встречал у человека такую злобу, такую ненависть.

Остаток пути до «Бомбей-хауса» они молчали.

Однако, когда въезжали в ворота, Чайлдс высунулся из окна и крикнул кучеру:

— Езжай к конюшне, а не к главному входу.

Он провел Тома в конюшню, а оттуда через маленькую заднюю дверь — в дом.

— Я знаю, шпионы вашего брата ищут вас повсюду. Лучше пусть он не знает о нашей сегодняшней встрече.

Том вслед за Чайлдсом прошел по бесконечному ряду коридоров и лестниц и оказался в маленьком кабинете с гобеленами на стенах и с большим позолоченным письменным столом в центре. Чайлдс знаком пригласил Тома сесть напротив него и, порывшись в документах на столе, взял один из них.

— Вот счет на продажу парусины с французского шлюпа «Hirondelle» Адмиралтейству. — Он передал бумагу Тому. — Вы увидите, что я удержал определенную сумму за посредничество.

— Двадцать процентов! — удивленно выпалил Том.

— Это обычная плата, — резко ответил Чайлдс. — Если вы намерены пересмотреть наше соглашение, это предусмотрено в статье пятнадцатой.

Том покорно развел руки.

— А как насчет «Ласточки»? От ее цены вы тоже возьмете двадцать процентов?

Они начали торговаться, и вскоре Том понял, почему Николаса Чайлдса так высоко ценят в мире торговли. У него появилось неприятное ощущение, что он сражается с фехтовальщиком, намного превосходящим его в мастерстве. Один раз Чайлдс извинился и оставил Тома одного; он отсутствовал так долго, что Том начал ерзать и наконец вскочил и принялся нервно расхаживать по комнате.