на котором сидел император, а ягодицы задних расплющились о дальние стены и колонны. И Зотулла вопросил их, принять или отвергнуть приглашение. Как и прежде, жрецы утверждали, что иллюзии насылал не Намирра, что в приглашении не содержится никакой угрозы императору, а из смысла его слов следует, что колдун намерен передать Зотулле предсказание, и это предсказание, если, конечно, Намирра – истинный архимаг, подтвердит их, жрецов, священную премудрость и явит свою божественную природу; и тогда боги Ксилака будут восславлены.

Выслушав жрецов, император велел казначеям одарить их новыми подношениями, после чего, призвав на него и всех его домочадцев благословения разномастных богов, жрецы удалились. И день продолжался, и солнце перевалило через зенит, медленно закатываясь за Уммаос над вечереющими пустынными просторами, выходящими к морю. Император по-прежнему пребывал в нерешительности; позвав виночерпиев, он велел им налить ему самого крепкого целебного вина, но не обрел в вине ни убежденности, ни решительности.

Неподвижно сидя на троне в зале аудиенций, ближе к вечеру Зотулла услыхал у ворот дворца громкие выкрики. То были низкие вопли мужчин и пронзительные визги евнухов и женщин, как будто ужас передавался из уст в уста, вторгаясь в дворцовые залы и покои. Вскоре крики ужаса заполонили весь дворец, и Зотулла, очнувшись от пьяного забытья, уже решил послать слуг, чтобы узнать причину переполоха.

И тут в зал строем вступили мумии, облаченные в царский пурпур и золото, с золотыми коронами на усохших головах. За ними, подобно пажам, следовали гигантские скелеты в карминно-желтых набедренных повязках, а их черепа вместо тюрбанов ото лба до макушки были обмотаны полосатыми живыми змеями цвета шафрана и черного дерева. Мумии склонились перед Зотуллой и сухо прошелестели:

– Мы, что прежде были царями обширного царства Тасуун, теперь – почетный караул Зотуллы и приставлены к императору, дабы отвести его на пир, который дает Намирра.

Затем, клацая зубами и пришепетывая – словно воздух проходил через резные решетки из слоновой кости, – заговорили скелеты:

– Мы, что некогда были исполинскими воинами ныне забытой расы, посланы Намиррой, дабы оградить от опасностей и с надлежащими почестями сопроводить домочадцев императора Зотуллы, которые последуют за ним на пир.

Наблюдавшие за этими чудесами виночерпии и другие слуги сгрудились вокруг императорского помоста или попрятались за колоннами, пока Зотулла с заплывшими, налитыми кровью глазами, с опухшим мертвенно-бледным лицом, сидел на троне, не в силах вымолвить ни слова в ответ.

Выступив вперед, мумии прошелестели пыльными голосами:

– Все готово для пира, ждут только прибытия императора Зотуллы.

Покровы мумий зашевелились и разошлись у них на груди, и мелкие, бурые, как деготь, грызуны со злобными рубиновыми глазками выскочили из съеденных сердец, словно мыши из нор, и пронзительно заверещали на человеческом языке, повторяя слова мумий. Затем речи их подхватили скелеты и прошипели черные и шафранные змеи, что обвивались вокруг их черепов. Наконец их злобно проурчали пушистые твари подозрительного вида, каких Зотулле видеть не доводилось, сидевшие за ребрами скелетов, словно за белыми прутьями ивовых клеток.

Подобно спящему, что повинуется року, который направляет его во сне, император поднялся с трона и выступил вперед, а мумии окружили его, словно эскорт. Каждый скелет извлек из складок набедренной повязки старинную флейту из серебра с любопытной резьбой; и пока император шел по залам своего дворца, его сопровождала сладостная, злобная и пагубная мелодия. Роковые чары были в этой музыке, ибо придворные, женщины, стражники, евнухи и вся императорская челядь, включая поваров и поварят, повинуясь ей, как лунатики, выходили из комнат и альковов, где прятались, и, подгоняемые флейтистами, шли вслед за Зотуллой. Странно было видеть эту многочисленную толпу, в лучах закатного солнца шагавшую к дому Намирры в окружении мертвых царей, под жуткую вибрацию дыхания в серебряных флейтах скелетов. Зотуллу мало утешало, что плененная Обекса безвольно идет рядом с ним, а следом шагают другие его наложницы.

Подойдя к открытым воротам дома Намирры, император увидел, что их охраняют громадные твари с малиновыми сережками, как у птиц, – полудраконы-полулюди, которые склонились перед ним, метя сережками, словно окровавленными метлами, по плитам из черного оникса. Император об руку с Обексой прошествовал мимо нескладных тварей вместе с мумиями, скелетами и челядью и вступил в громадный зал со множеством колонн, где дневной свет, что робко последовал за процессией, потонул в злобном и надменном сиянии тысячи светильников.

Несмотря на страх, Зотулла был поражен необъятностью зала, который никак не вязался с размерами дома, хотя даже снаружи обиталищу Намирры было не занимать размаха. Ибо перед императором раскинулись широкие проспекты терявшихся в вышине колонн и вереницы столов, уставленных яствами и кувшинами с вином, что простирались перед ним в светящуюся даль и мрак беззвездной ночи.

В широких проходах между столами сновали фамильяры Намирры и прочие слуги, словно ожившие фантасмагории дурных снов. Мертвые цари в истлевшей от времени парче, с копошащимися в глазных яблоках червями, разливали кровавое вино в кубки из переливчатых рогов единорогов. Треххвостые ламии и четырехгрудые химеры вносили дымящиеся блюда, высоко вздымая их медными когтями. Псоглавые демоны, высунув огненные языки, подбежали к придворным, чтобы их рассадить. А перед Зотуллой и Обексой возникло курьезное существо, в котором пышные бедра и ноги роскошной негритянки соединялись выше пояса с обглоданными костями гигантской обезьяны. Неописуемыми движениями костяных пальцев существо показало, что император с его любимой одалиской должны следовать за ним.

Воистину, Зотулле казалось, что, в сопровождении дьявольского чудища миновав вереницу столов и колонн, они прошли долгий путь; наконец они вступили в какую-то адскую пещеру. Здесь, на отдалении от остальных столов, стоял стол, за которым одиноко сидел Намирра, и пламя семи светильников в виде лошадиных черепов беспокойно плясало за его спиной, а по его правую руку на гагатовом алтаре возвышалась статуя Тасайдона в доспехах. В стороне от алтаря стояло алмазное зеркало, поддерживаемое когтями черных железных василисков.

Намирра встал и поприветствовал их в манере торжественной и скорбной. Глаза его, запавшие от странных и ужасных ночных бдений, были тусклыми и холодными, как далекие звезды. Губы напоминали бледно-алую печать на скатанном пергаменте судьбы. Борода змеилась жесткими намасленными прядями, ниспадая на алую мантию. Стоя перед колдуном, Зотулла чувствовал, как кровь сгущается вокруг сердца, превращаясь в лед. Обекса, вглядываясь в колдуна из-под полуопущенных век, была подавлена ужасом, который окутывал этого человека, подобно царственному величию. Впрочем, несмотря на ужас, наложница поймала себя на том, что размышляет, каков он в обращении с женщинами.

– Я предлагаю тебе, о Зотулла, свое гостеприимство, – промолвил Намирра, и в глухом его голосе послышался железный