Основное условие для взаимопонимания – признание полезности, важности и ценности достижений оппонента. Утилитарный фактор (как материальное благополучие, которое имело значение для крестоносцев) также мог присутствовать в нематериальной области. Стимулом для изучения Корана и мусульманского богословия и философии была не любознательность ученых, но потребность в оружии для проведения религиозных диспутов и миссионерской проповеди. Подобное происходило и на Западе, но крестоносцы пренебрегли этим. Крестоносцы ценили воинскую доблесть и рыцарство мусульман, несмотря на то что их называли gens maudits (проклятые люди). И только лишь когда королевство стало клониться к упадку, заговорили о религии мусульман и их нравах, но инициатива исходила не от крестоносцев, но от европейских миссионеров, приехавших ради более близкого знакомства со своими оппонентами. Вильгельм (Гийом) Триполийский все еще имеет проблемы с мусульманской религией и пытается пропагандировать христианство, но спустя поколение доминиканский миссионер Рикольдо да Монте Кроче с симпатией будет говорить об исламе и мусульманах. Но в среде крестоносцев его заявления просто не восприняли.

Это не было следствием фанатизма или ханжества. В каком бы пороке ни обвиняли крестоносцев, они могли быть кем угодно, только не фанатиками. В их городах продолжали действовать мечети и была свобода вероисповедания. Их либерализм и терпимость в вопросах религии вызывали большое недовольство, так что в произведениях европейской литературы появился образ двуличного и коварного колониста, зачастую клятвопреступника. Фрейданк, немецкий миннезингер, участник крестового похода Фридриха II, утверждал: «Клянусь, нет разницы между христианином и язычником… Старые и молодые говорят на языке язычников. Для них язычник стоит больше двух христиан». В итоге, не отрицая возможное влияние противоречивых политических обстоятельств, во внимание должны быть приняты иные факторы, чтобы объяснить невосприимчивость к внешним влияниям культуры крестоносцев и, как следствие, ничтожную ее роль, как посредника между Востоком и Западом. В результате крестовых походов сложилась особая ситуация, которая повлияла на состояние культуры в колониях. Здесь уместно вспомнить такое понятие, как фронтир, его характерные особенности для Испании норманской, Сицилии и восточных областей Московского княжества (Русского государства). Во всех этих «континентальных» колониальных продвижениях фронтир играл важную роль в будущей судьбе различных колоний. Это значит, что речь идет не только о военном походе, но и о территории противостояния противоборствующих сторон как месте продолжительных контактов народов и культур. Знакомство с врагом через границу, продолжавшееся на протяжении десятилетий, сыграло основополагающую роль в экспансии и даже большую в истории будущей колонизации. Была проведена оценка положительных и слабых сторон противников, и вызов был принят. В приграничных районах имело место взаимопроникновение различных культур. В таких районах формировалась особая восприимчивость к чужакам, даже если существовало их неприятие. Последующая экспансия и колонизация несли с собой не только уже приобретенные знания, но и восприимчивость к иному общественному устройству и культуре. Более того, культура колонизатора была подвержена частичному влиянию культуры колонизуемого народа, и частичное сглаживание существовавших различий открывало возможности для более широкого непредубежденного подхода. Приграничные районы «передвигались» вместе с продвижением завоевателей, и то, что было прежде вражеской территорией, становилось землями фронтира. Если прежнее население этих земель не уничтожалось и не изгонялось, повышались шансы на то, что эти вновь завоеванные территории еще больше углубят процесс взаимного влияния. Их роль как фронтира зависела в значительной степени от того, насколько продолжителен был мирный период перед следующим наступлением. В условиях заморской колонизации, когда не существовало никакого фронтира, его функции могло выполнять первое же учреждение колонизаторов, становившееся неким плацдармом.

Для проведения 1-го Крестового похода и образования колоний отсутствовали необходимые условия. Не существовало привычного фронтира, не было контактной зоны для взаимного общения, ничего не было известно о противнике и его культуре. Можно сказать, существовало в корне ошибочное представление о враге – его характерных чертах, образе жизни, религии, учености и науке. Таким образом, участникам крестового похода был присущ не только фанатизм и религиозное рвение, но и чувство неприятия всего нового и неизвестного. Сам период завоевания был кратким, настолько кратким, что не удалось превратить плацдарм Запада во фронтир, который мы описали ранее. Города, основные центры исламской культуры, подвергались систематическому разграблению в течение всего времени существования первого поколения завоевателей, и носители этой культуры были уничтожены или изгнаны. Мусульманская интеллектуальная элита (так же как и восточных христиан) так никогда и не восстановилась в королевстве. Контакты между Западом и Востоком имели место на уровне общественных институтов, и торговля способствовала их распространению на соседние страны. Однако контакты на интеллектуальном уровне, которые могли бы иметь важные последствия, были редки. Паломничества и посещения приграничных мусульманских земель не могли заполнить эту пропасть. Более поздние миссионеры уже не были местными сирийскими уроженцами, но подобно Рикольдо де Монте Кроче были европейцами. В это время в Европу уже проникало восточное влияние через Испанию и Сицилию.

Кроме того, культурный уровень королевства важен сам по себе для того, чтобы можно было объяснить, почему колонии не становились центром взаимодействия культур. Безусловно, неверно утверждать, что колонии всегда находились в состоянии войны и звон мечей заглушал все другие голоса. Но королевство так и не стало центром интеллектуальной деятельности, оставшись придатком европейской культуры, провинциальным и маргинальным. Конечно, школы существовали – приходские, монастырские и при кафедральных соборах, но они не оставили по себе никакого следа. Ни одна переводческая школа, ни один университет так и не были созданы, и это в то время, когда в Европе основывались университеты. Все, что крестоносцы считали ценным и могли передать последующим поколениям, так это повседневные жизненные правила, подражание старым поколениям, стремившимся сохранить рыцарский кодекс поведения, и отдельные коммерческие навыки. Не случайно изучение законов и местных обычаев и преданий становится излюбленным занятием аристократии крестоносцев. Кроме того, что закон был краеугольным камнем классовых привилегий, по своей природе это был наиболее традиционный и консервативный элемент. Со всем тем, что было общим для Европы и ее восточных колоний, ни одна европейская страна не использовала в такой большой мере принцип прецедента, как это было на латинском Востоке. Занятие юриспруденцией было одним из наиболее важных проявлений интеллектуальной жизни.

Отсутствие какой бы то ни было школы в средневековом значении этого слова не только показатель интеллектуального уровня, что особенно важно в контексте нашего повествования. Передача культуры очень редко зависит от деятельности одинокого подвижника. Сфера распространения его знаний ограничена, а жизнь его очень кратка. Несмотря на то что коллеж, университет или какая-то школа не могут постоянно обеспечивать высокий уровень преподавания, все равно эти интеллектуальные центры становятся хранилищем культуры. То, что в королевстве не было создано ничего подобного школе Салерно или Толедскому университету, можно объяснить тем фактом, что отсутствовал какой бы то ни было механизм сохранения и передачи восточной культуры, которую накопило предыдущее поколение.