Они уже почти закончили надписывать диски, когда в артистическую вошел высокий молодой человек лет двадцати. Под пиджаком в красную полоску у него была футболка с эмблемой «The Five». Волосы у него были длинные, песочно-каштановые, глаза серые. Красивый, но тощий и угловатый, и выражение лица мрачно-озабоченное. Когда Берк взглянула на него в первый раз, она первым делом подумала, что Джина Фейн, новая Дженис Джоплин и признанный Голос Нации, умерла от слишком бурной жизни.

Молодого человека звали Бен Райвингтон, и он был басистом в группе «Мадстейнз». Подойдя прямо к Берк, он спросил:

— Можно с тобой поговорить?

— Валяй, — ответила она, продолжая подписывать диски.

Он посмотрел на Ариэль и Кочевника, которые знали, кто он, но не были с ним знакомы. Берк с этим человеком ни разу в жизни не говорила.

— Я бы предпочел с глазу на глаз.

— Ладно, — решила Берк. — Подожди, я тут закончу.

— Выступление у вас было отличное, — сказал гость, обращаясь к Кочевнику и Ариэль. — Я ваш большой фан, еще с первого вашего диска. Хотел с тобой заговорить в «Кертен-клаб», но… иногда, бывает, вдруг зависаешь. И на людей просто смотреть не хочется, сам знаешь.

— А то, — ответил Кочевник.

— Футболку я в сети купил.

— Тебе идет, — улыбнулась Ариэль. Она, как и Кочевник, гадала, почему сегодня этот крокодил нигде не играет. Джина Фейн и «Мадстейнз» были очень популярны и очень талантливы, они были молоды — старшим был двадцатидвухлетний барабанщик XB4Y,[46] — и энергия из них хлестала. — Не знала, что вы тут в городе. У вас был ранний концерт?

— Нет, — ответил он. — Я приехал из Далласа, когда про это узнал. У нас… Джина не совсем в форме.

— А что с ней?

— Не совсем в форме, — ответил он, отводя глаза, и Ариэль поняла, что развивать тему не нужно. Он смотрел, как она подписывает диск и тянется за следующим. — Вы действительно через огонь прошли, — сказал он. — Не понимаю, как вы уцелели.

— Повезло.

— Я слышал, что не в одном везении дело. Слышал, что… — Он опустил глаза. Ариэль ждала, пока он найдет слова, которые ищет. — Что с вами была благодать. Без нее живыми бы не вышли. Здорово по-дурацки звучит?

— Да нет, — ответил Кочевник. — В смысле… в смысле это можно понять.

— Последняя песня мне понравилась, — сказал Райвингтон. — «Новый старый мир». Что-то мне созвучное.

Ариэль подняла на него глаза. Она видела, что ему что-то нужно, отчаянно нужно, и он не пришел бы сюда, если бы не надеялся это найти.

— Я после концерта хотел прийти поговорить, но на вас там навалилась публика, а я знаю, как это бывает. Поэтому пошел в другой клуб выпить пива. Услышал, как другая группа заканчивает концерт. Но ваша последняя песня меня зацепила и заставила снова прийти. Вот насчет того, что меняешь сам. Вроде как если хочешь, чтобы что-то было сделано, так и сделай. Ответственность на себя возьми. — Он вдруг улыбнулся, как застенчивый подросток, и даже покраснел. — Ну да, звучит как херня… когда такое говорю я, а не песня, — поправился он. — Песне-то как раз респект, ребята.

— Спасибо, — сказал Кочевник.

Он продолжал подписывать, но слушал очень внимательно.

— Я считаю, что песня может зацепить человека. И обратиться к нему. Ну, типа ткнуть пальцем в грудь и сказать вроде: «А ну, ты, вставай!» Я понятно говорю?

— Правильно говоришь, — согласился Кочевник.

— Ага. — Райвингтон вздохнул с облегчением, будто перешел через очень важный мост.

Группа закончила надписывать диски, бородач в берете таращил глаза и рассыпался в благодарностях, поцеловал руку Ариэль, хотел поцеловать руку Берк, сообразил, что не надо, и увез свою тачку разгружаться. Никого не осталось, кроме владельца «Виста Футура» и менеджера, которые наводили порядок в офисе и писали заказы на доставку пива. Барабаны Берк погрузили на дно ее небольшого черного пикапа, стоящего на парковке на той стороне улицы. Три гитары Кочевника и набор стомпбоксов лежали в его красном «форд-фокусе» две тысячи первого года, ожидая на той же стоянке. «Овация» и «Темпест» Ариэль ждали в ее серебристой «короле».

— Вот что, — сказала Берк Бену Райвингтону, шагая вместе с Кочевником и Ариэль к выходу из клуба. — Все, что ты хочешь мне сказать, можешь сказать при моих друзьях.

Райвингтон остановился. Его лицо было высвечено резким светом угловых ламп — светом реальной жизни, когда представление закончилось и зрители разошлись.

— О’кей, — сказал он. — Джина болеет. Она на герыче.

Все промолчали. Кочевник знал, что Джина не отстает от Дженис по части алкоголя и наркотиков, и он все надеялся, что не найдется такого дурака, который даст ей попробовать героин для комплекта.

— Ей нужно помочь. — Райвингтон обращался к Берк. — Понимаешь, она же гребаный псих. У нее голос, у нее талант, у нее вид, и она охрененно любит музыку больше всего на свете, но эта дрянь ее убивает. И убьет, если никто не придет помощь.

— Так организуй ей помощь.

— Вот это мне песня и велела сделать, — ответил Райвингтон. — Вернуться сюда и попросить тебя помочь мне спасти Джину.

— Меня? Почему меня?

— Через две недели у нас начинается турне. Едем в Англию. Первые концерты за границей — это же, блин, какая адова работа будет. А Джина — это Джина. Соберет свое барахло, залезет в нору и эту нору с собой утащит. И я могу сказать, что если уж она захочет залезть, то так залезет, что никто за ней туда не попадет. Но пару дней назад ушел Лоуренс.

— А кто это?

— XB4Y, — ответил Райвингтон. — Лоуренс Джолли, так его на самом деле зовут. Сказал, что хватит с него ее выходок, он уходит к хренам в «Beastie Crew». Те в любом случае лучше подходят под его стиль. Так что наш человек в агентстве ищет нам ударника, но… это должен быть человек зрелый. И с опытом дороги, понимаешь?

Берк решила, что понимает. Но не понимала, нравится ли это ей.

— Мне всего двадцать шесть.

— Ну, так это… больше, чем остальным. Я только говорю, нам нужен… Джине нужен… нужен человек, на которого она может положиться. Кто, ну, понимает, что к чему.

— И ты думаешь, что это я?

Райвингтон переступил с ноги на ногу. Несколько секунд он не решался взглянуть в грозовое облако, которым могло стать ее лицо, потом взглянул.

— Я на это надеялся.

Берк повернула голову, посмотрела туда, где стояли Кочевник и Ариэль. Стояли так, что им было слышно, но на расстоянии, показывающем, что она свободна, если захочет.

— Самое странное, — продолжал Райвингтон, — что Джина — из консервативной семьи, и она взбунтовалась, она там свой талант и себя бросила им всем в морду… но она их любит. Такое чувство, что эта семья ей нужна. Она только не знает, как снова к ним вернуться.