— Сегодня наше последнее выступление, — повторил Кочевник. — И мы исполним еще одну песню. — Ему пришлось сделать паузу на несколько секунд, и Ариэль хотела тронуть его за плечо, но удержала руку. Он теперь уже большой мальчик. — Это будет последняя песня, — продолжал Кочевник. — На бис не будет ничего. Поздно, да и, судя по лицам, многим уже давно пора спать. Шучу, — ответил он на недовольное «буу», но на самом деле не шутил. — Эту песню мы написали на дороге, и каждый добавил свои несколько строк. Споет ее Ариэль. Песня называется «Новый старый мир». И еще раз всем спасибо.

Он отступил, чтобы Ариэль встала впереди в центре, и публика стала аплодировать и ждать, пока Берк начала отстукивать ритм, сто двадцать шесть в минуту, опираясь на темный голос баса и яркий треск хай-хэта.

Ариэль начала вступление на «Овации». Сегодня она была одета не столько претенциозно, сколько броско, потому что хотела попробовать что-то новое. На ней были розовая блузка, черные джинсы и синяя безрукавка в крупный красный и розовый горошек. На голове — шляпа с полями, сдвинутая набок, из-под нее — рыжеватые локоны. Она решила наконец, что пришло время для нее получать удовольствие от этого — от своего призвания. Достаточно было страданий, думала она, и сейчас время чуть-чуть развеяться. Начать с гардероба, полного хипповых прибамбасов. Она все равно останется в винтажном, но цвета будут разнообразнее и ярче. Как говорила песня, некоторые вещи ты меняешь сам.

Ариэль начала с аккорда ля мажор. Песня звучала торжествующе. В ней предполагался намек на триумфальное шествие. В костях своих она несла силу английских баллад и жар земли Техаса. В сердце ее ощущалось прикосновение соула, но в сердце самого сердца это был классический рок-н-ролл.

Зазвучал теплый наполненный голос Ариэль:

До того был разговор в кабинете у Роджера Честера.

Происходил он вчера, на четвертом этаже серого здания на Бразос-стрит. «The Five» отменила вечерний концерт в пятницу в Далласе. Музыканты остались в больнице в Альбукерке с Тру, пока не приехала его жена. Агенты альбукеркского отделения ФБР очень им помогли, организовали доставку в Остин имущества из разбитого трейлера, озаботились телом Терри и привезли из пустыни умершего там Джереми Петта. Группу «The Five» доставили самолетом из Альбукерка в Остин любезным распоряжением чековой книжки Роджера Честера.

— Я хочу, чтобы вы посмотрели мне в глаза, — сказал Роджер Честер, сидя за столом спиной к венецианскому окну, выходящему на мировую столицу живой музыки. Эш сидел в коричневом кожаном кресле слева от него — собранный, элегантный, непроницаемый. — Прямо вот сюда. — Честер показал двумя пальцами в свои темно-карие глаза, слегка увеличенные черепаховыми очками. — И ответили мне, почему вы, как мне сказал Эш, отказываетесь участвовать в реалити-шоу?

Кочевник, Берк и Ариэль сидели втроем на коричневом кожаном диване. Перед ними на стеклянном журнальном столике лежали «Мани», «Техас мансли», «Биллборд» и, естественно, «Пипл» с изображением группы в правом верхнем углу. Кочевнику хотелось бы, чтобы Берк положила черные сапоги на этот стол и смела журналы в сторону, но она этого делать не стала. Она не сводила глаз с головы снежного барана над венецианским окном. Если такая штука упадет на голову, то может человеку мозги вышибить.

— Только не надо говорить всем сразу, — сказал Роджер Честер. — Он глянул на Эта. — Как так вышло, что на тебя они это вывалили таким толстым слоем, а на меня — тоньше, чем бумажник у спика?[45]

Кочевник чуть не посоветовал мистеру Честеру спросить своего приятеля Феликса Гого, насколько тонок у него бумажник. Но промолчал.

— О’кей, я знаю, что вам пришлось пережить очень тяжелую… — Честер поискал слово, соответствующее человеку его положения, и выбрал: —…фигню. Все знают, что пришлось трудно. И я понимаю на все сто, что вам нужно какое-то время отдохнуть. Это боевой шок у вас. Ну так у кого бы его не было? Я верно говорю?

— Совершенно верно, — согласился Эш.

— Но мы должны обсудить ваше будущее. И серьезно. Надо действовать быстро, пока, как говорится, «железо горячо».

Берк пошевелилась. Кочевник подумал на миг, что она все-таки положит ноги на стол и сбросит журналы, но момент миновал. Сам он не смог удержаться и спросил:

— Это так говорят, когда клеймят скотину?

Роджер Честер посмотрел на него поверх очков.

— О Боже мой! — сказал он. — Помилуй Господь меня и душу мою грешную. У вас проблемы?

«Ноль проблем», — готов был ответить Кочевник, но это была бы неправда, да и сама эта фраза могла бы его разозлить воспоминаниями о сумасшедшей официантке в Тусоне.

— Мы расходимся, — сказал он. — Завтра вечером — последний концерт.

— Да, я про это слышал от Эша. — Роджер Честер глотнул кофе из кружки с логотипом университета Техаса. — Но слушать не стал. Потому что это совершенно дурацкая бессмыслица. Вы мне говорите, что решили завязать — после всего, что сейчас прошли? После всех событий, всей этой работы, и теперь, когда за вами гоняются телевизионщики всех каналов и вашу жизнь показывают всему миру, когда издатели варят быстрые книжки, которые за вас напишут призраки, промоутеры по всей стране и в заморских странах требуют вас, контракты на запись висят на денежных деревьях и просят, чтобы их сорвали, — тут вы и завязываете. Завязывают, — обратился он к Эшу, будто обходительный коллега из Нью-Дели забыл свой урезанный английский.

Эш только пожал плечами и улыбнулся, показав передние зубы. У Кочевника мелькнула мысль, что они отлично смотрелись бы на полу.

— Нам нужно время, — заговорила Ариэль. — Решить, что делать дальше… — Она начала было говорить слово «сэр», но губы отказались.

— И мы, блин, — сказала Берк, — ни в каком, мать его так, реалити-шоу участвовать не будем.

— A-а, вы выше этого? Вот в чем дело? Это для вас низко?

— Я считаю, что в этом нет необходимости, — ответил Кочевник. — Мы все так считаем.