Моральный аболиционизм У. Л. Гаррисона требовал признания рабства грехом и позором для страны. Это, в конечном счете, оказалось не менее сильным средством воздействия на общественное мнение, чем усилия представителей политического и революционного направления, поскольку он опирался на глубинные архетипы американского менталитета, на его библейские основы (первородный грех и его искупление), на его пуританские корни. Поэтому, если вначале эти идеи не имели на своей стороне общественного мнения большинства, они, в конечном итоге, завоевали себе массовую поддержку северян — не в смысле немедленного уничтожения рабства или признания негров равными себе, а именно в силу морального осуждения особого института Юга, нежелания соучаствовать в этом грехе дальше. Именно это раскалывало страну по секциональному признаку. Кроме того, в обществе сильна была уверенность в правоте просветительских идей, что Америке предназначено быть страной демократии и воплощения в жизнь «естественных и неотъемлемых» прав человека на «жизнь, свободу и стремление к счастью».

Знаменитая линкольновская Прокламация об отмене рабства[1502] означала победу аболиционизма. 31 января 1865 г. была принята XIII поправка к Конституции, навсегда отменившая рабство на территории Соединенных Штатов. В последнем номере «The Liberator» У. Л. Гаррисон писал: «Цель, которой посвятил себя „The Liberator“, — искоренение системы рабского труда — триумфально достигнута». 15 апреля 1865 г. У. Л. Гаррисон был приглашен на правительственную церемонию поднятия звездно-полосатого флага над фортом Самтер, символизирующую победу Севера. Но, выступая перед высокопоставленной аудиторией, Гаррисон остался верен своим принципам: «Я прибыл сюда не для того, чтобы высказать уважение какому бы то ни было флагу, но для того, чтобы высказать уважение делу свободы. Если ваш Союз не символизирует всеобщее освобождение, то он не станет Союзом для меня. Если ваша Конституция не гарантирует свободу для всех, то я не подпишусь под такой Конституцией… А теперь позвольте мне высказать мнение, которое определяет и всегда будет определять суть моей души: „Свобода для каждого, для всех, навсегда“» [1503].

Просветительские идеи свободы и прав человека, естественного равенства людей, подхваченные и развитые американскими просветителями, стали неотъемлемой частью борьбы аболиционистов за ликвидацию рабства. Эта героическая борьба велась на протяжении долгого периода, начиная с XVIII столетия. Но наиболее ярким периодом в движении аболиционизма становятся в 1830–1850-е гг., предшествующие Гражданской войне.

Только покончив с рабством, страна могла избавиться от растущего секционализма и сепаратизма, обрести единое социокультурное пространство, завершить процесс формирования североамериканской цивилизации, основанной на демократических ценностях признания свободы личности и прав человека независимо от расы и пола.

Вторая североамериканская революция (1860–1877) — важнейшая составляющая революционного процесса в США. Вокруг нее до сих пор не утихают дискуссии, как в связи с ее хронологическими рамками, так и по поводу причин и задач. В отечественной американистике, как правило, под второй американской революцией понималась собственно Гражданская война, важнейшими достижениями которой признавались ликвидация института рабовладения и решение аграрного вопроса[1504]. В. В. Согрин, определяя события 1861–1877 гг. как социально-политическую революцию, полагает, что одним из главных ее достижений была попытка демократизации для чернокожих [1505].

В американской историографии впервые Чарльз Бирд предположил, что Гражданская война в США и эмансипация рабов означают вторую американскую революцию[1506]. Эту концепцию разделяют многие современные американские историки. Джеймс Макферсон, Грегори Даунс и Брюс Левине утверждают, что борьба с рабством и победа над ним равносильны второй американской революции. Так Брюс Левине отмечает: «Гражданская война означала начало титанической революции, которая в течение нескольких лет положила конец рабству и сломила класс плантаторов»[1507]. Историк Э. Фонер, обладатель многих престижных наград и премий (Пулитцера, Линкольна, Бэнкрофта), полагает, что в «эру Гражданской войны и Реконструкции» происходило «новое рождение свободы»[1508], «второе основание» Соединенных Штатов[1509]. Отмена рабства, новое воссоединение распавшегося союза штатов, дальнейшее усиление центральной национальной власти придали, по его мнению, новый смысл определению США как «империи свободы». «Нам нужно построить такую империю свободы, какой еще не бывало со времен творения»[1510].

В наследии европейских и американских просветителей идеи демократии, свободы и прав человека, как неоднократно подчеркивалось, занимали важнейшее место. И Север, и Юг апеллировали в развернувшемся конфликте, принявшем характер Гражданской войны, к Войне за независимость как общему архетипу. Имена отцов-основателей были у всех на устах, а основополагающие документы первой Американской революции: Декларация независимости, Конституция 1787 года, Билль о правах служили главной опорой в конституционном споре двух регионов. Еще в 1838 г. А. Линкольн: «Будем свободными до конца. И будем до конца почитать имя Вашингтона, и никому, никакому врагу не позволим осквернить его усыпальницу. Пока он спит… На этом да будет зиждиться величественное здание Свободы, как скала на своем основании. И тогда, как было сказано о еще более великом установлении, „врата ада не одолеют его“»[1511].