– Застраховал свою жизнь?

– Я знал, что моего Тарногола в конце концов разоблачат. За последнее время банковская практика очень изменилась. Пятнадцать лет назад за финансовыми потоками следили не так пристально, как сейчас. Я понимал, что органы банковского надзора рано или поздно нами займутся. Поэтому я подготовил отходные пути. Я постепенно собирал вещи, принадлежащие Жан-Бенедикту, чтобы подбросить их в особняк Тарногола. Я постарался, чтобы их рабочие графики совпадали. В тот пресловутый понедельник, отправляя вечером Макера в Базель, я знал, что Жан-Бенедикт уехал в Цюрих. Я продал Жан-Бенедикту за гроши дом на улице Сен-Леже, купив его в свое время через фирму-однодневку. Он считал, что инвестирует в недвижимость – я что‐то ему наплел о фантастической прибыли, и он полностью мне доверился. Он перевел средства в подставную компанию, которую я специально создал и зарегистрировал на его имя, и в итоге, сам того не подозревая, он оказался владельцем дома в Женеве. Он никогда не задавал вопросов, тем более это приносило ему кучу денег. Но эти деньги ему выплачивал лично я, чтобы у него не возникло подозрений. Короче говоря, я замел следы на всякий случай. Мне осталось сделать последний ход.

– Какой? – спросил месье Роз.

– Спрятать маску Тарногола в номере Жан-Бенедикта.

Через несколько минут после этого разговора Лев зашел в апартаменты Жан-Бенедикта под предлогом подготовки к завтрашней пресс-конференции.

– Что ты собираешься обсуждать среди ночи? – раздраженно спросил Жан-Бенедикт. – Я уже ложился спать.

– Надо убедиться, что мы готовы к бою, – ответил Лев. – Журналисты замучают нас вопросами, и надо знать, что им ответить.

Внезапно в дверь номера постучали.

– Это еще кто? – буркнул Жан-Бенедикт. – Что за манера беспокоить людей среди ночи? – Он в ярости распахнул дверь, но тут же утих, увидев перед собой Роза.

– Простите меня, месье Хансен, – сказал Роз, – я понимаю, что уже поздно, но у нас чрезвычайные обстоятельства. Поскольку вы как член совета банка занимаетесь организацией корпоративного уикенда, я обязательно должен с вами поговорить.

– Что случилось?

Лев, пользуясь тем, что Жан-Бенедикт отвлекся, незаметно отпер балконную дверь в спальне.

– Инспекторы санитарной полиции все еще работают у нас на кухне. Я очень прошу вас с ними пообщаться, чтобы они могли подтвердить вам, что отравление никак не связано с приготовленной в отеле едой.

Жан-Бенедикт не горел желанием спускаться на кухню, но Роз настаивал, и он наконец уступил. Они направились к лифтам, а Лев вышел из номера 622 и вернулся к себе.

Под покровом ночи, захватив пакет с силиконовым лицом Тарногола и его одеждой, он перешагнул на балкон номера 623, где якобы жил Тарногол, и оттуда пробрался к Жан-Бенедикту, в номер 622, через заблаговременно открытую балконную дверь. Сняв с расчески Жан-Бенедикта несколько волосков, он сунул их внутрь маски Тарногола и спрятал пакет на верхней полке шкафа в его гардеробной. Потом с гостиничного телефона позвонил и заказал завтрак на следующее утро, строго следуя вкусам Тарногола: яйца, икру и рюмку водки.

•

– Зачем такие сложности? – спросила Скарлетт.

– На пресс-конференции, назначенной Жан-Бенедиктом на следующий день, я бы публично обвинил его в том, что он последние пятнадцать лет играл роль Тарногола и таким образом предал свой банк. В Женеве и в Вербье все улики были разложены по местам. Я заявил бы, что в ходе собственного расследования, которое я провожу уже не первый месяц, я обнаружил, что Хансену принадлежит особняк на улице Сен-Леже, и предложил бы полиции обыскать его номер и посмотреть, что он прячет в шкафах и в сейфе, где лежали акции Макера. Вот ловушка и захлопнулась бы.

Тут я не выдержал:

– И месье Роз, зная, что вы задумали, решил, что, если он уберет Жан-Бенедикта Хансена, вы окажетесь в полной безопасности, так как все поверят, что Тарногола изображал Хансен. Поэтому поздней ночью, никем не замеченный, он двумя выстрелами убил Жан-Бенедикта. Он оберегал вас как родного сына. Это был подвиг беззаветной любви.

Лев взволнованно кивнул:

– Однажды вечером в Женеве, куда месье Роз приехал поддержать меня на суде, он наконец во всем мне признался. Он безумно страдал от сознания того, что совершил. К тому же он переживал из‐за того, что, убив Жан-Бенедикта, окончательно меня потопил. Он не мог себе этого простить. Он постоянно повторял, что по его вине я потеряю все. Вынесенный мне приговор его добил. В итоге он покончил жизнь самоубийством за день до того, как я вышел из тюрьмы, сделав меня своим единственным наследником.

– Он завещал вам “Палас”, – сказала Скарлетт. – То есть вы теперь директор этого отеля, неуловимый директор, которого мне никак не удавалось застать.

– Да. Узнав, что вы расследуете убийство в номере 622, я поначалу забеспокоился. Потом подумал, что мне наконец представляется возможность пролить свет на это дело.

– А где сейчас пистолет Роза? – спросил я.

Лев улыбнулся:

– Пистолет изъяла полиция, когда он покончил с собой. Но никто так и не связал его с убийством в “Паласе”. Поскольку я оказался его наследником, спустя некоторое время после моего освобождения со мной связался какой‐то полицейский, сообщив, что теперь я могу забрать оружие Роза. Я сказал, что оно мне ни к чему. “В таком случае мы должны будем его уничтожить”. – “Уничтожайте”, – ответил я. Что они и сделали. То есть полиция уничтожила единственную улику против месье Роза. Я защитил его в свою очередь. Как далеко мы готовы зайти, спасая тех, кого любим? Это, собственно, вопрос о смысле жизни.

Понедельник, 9 июля 2018 года, в “Паласе Вербье”

В дверь моего номера постучали. Это была Скарлетт. В ее улыбке мне почудилась какая‐то грусть. За ее спиной стоял служащий отеля с чемоданами.

– Уже пора? – спросил я.

– Да.

– Я провожу вас вниз, – предложил я, чтобы оттянуть немного минуту расставания.

В лифте Скарлетт сказала:

– Вы так и не договорили, что случилось с Бернаром, когда ему стало дурно у подъезда его издательства.

•

Париж, 1 января 2018 года

Бернара ненадолго положили в больницу. Потом он смог вернуться домой. Врачи посоветовали ему передохнуть. Но вскоре его самочувствие ухудшилось, и ему пришлось лечь в Американский госпиталь в Нейи.

Первого января мне сообщили, что Бернар очень плох, я утренним поездом отправился из Женевы в Париж и прямо с вокзала поехал в больницу. Я боялся, что застану его в плачевном состоянии, в пижаме, на больничной койке. Он всегда так замечательно держался, что я не готов был увидеть его при смерти, с блуждающим взглядом. Я ужасно волновался, открывая дверь его палаты. Но Бернар оказался в отличной форме, он сидел в рубашке и галстуке и улыбался мне. Я подумал даже, что он никогда так хорошо не выглядел.