Как будто провалился в колодец, полный вязкой тьмы. Далеко наверху мерцают звезды, еле видные за чернильной путаницей, а здесь, на дне – приторные душные ароматы с привкусом крови, загустевший до состояния желе кусок вечности, пронизанный отголосками боли и смертного страха. Лорма где-то рядом. Он лишь однажды с ней столкнулся, в той пещере в Исшоде, но эти ощущения ни с чем не спутаешь.

Тейзурга он не чувствовал. Совсем. Ни намека на его присутствие – ни в этом гиблом месте, ни где бы то ни было в Сонхи. Опять ушел Вратами Хаоса? Или его держат в заэкранированной ловушке?

Двинулся крадучись в нужную сторону. Приторно-кровяной аромат – не запах, нечто другое, неуловимое для обычного обоняния – постепенно усиливался, не заблудишься.

Повсюду сторожевые заклятья, но они рассчитаны на людей, на демонов и на чужаков из народца, а не на лесного зверя. Потому и не стал менять облик. Сторожевую магию, реагирующую на животных, здесь не используют, иначе из-за каждой крысы или птицы поднималась бы тревога.

Еще в Аленде Хантре обнаружил, что Тейзург то ли исчез, то ли под экранировкой. Его сейчас не найдешь. Местоположение новой резиденции Лормы выдал Шверри – амуши, пойманный демоном из свиты Харменгеры. Вначале он вовсю паясничал, как будто самозабвенно изображал героя на театральных подмостках, но мигом скис, увидев песчаную ведьму Иланру.

На разведку Хантре отправился в одиночку: только у мага-перевертыша есть шансы подобраться к Лорме незамеченным. В Бацораждум его доставила Харменгера. Риии он оставил в Ляране, в этот раз лучше без нее – если поймают, не избежать ей «Глаза саламандры» или «Пламенного конуса».

Окружающая реальность постепенно расслаивалась. Вернее, это он, освоившись, начал воспринимать ее послойно, а не всплошную. Тропический лес со всеми его обитателями, узорами лишайников, путаницей корешков, лиан и тропок – один слой. Омерзительное «желе», воняющее убийствами, болью, мертвечиной – другой слой. Они совмещены в одном пространстве, но это два разных пространства. Чтобы подобраться незамеченным, нужно до поры, до времени целиком оставаться в первом слое, игнорируя второй, как будто его здесь нет.

Впереди проступила в ночи темная глыба развалины, озаренная шариками-светляками. В первом слое – заброшенные руины, во втором – обветшалый, но пригодный для жизни дворец. Подлатали чарами: обычным зрением не заметишь, что левого угла не хватает, половину центрального купола словно кто-то откусил, а парадная лестница напоминает каменную осыпь с остатками ступенек. Хотя неискушенные наблюдатели увидят дворец с целым куполом и лестничными маршами. Нужно быть кем-нибудь вроде него, чтобы смотреть сквозь эти чары.

Он двинулся вдоль стены, пересекая стремительными бросками более-менее освещенные участки. На террасе, прямо на каменных плитах, вповалку занимались любовью то ли пятеро, то ли шестеро амуши, им не было дела до всего остального мира. Эти в настоящий момент не опасны. Зато здесь есть кое-что еще: в воздухе висит гигантская капля с застывшим внутри мертвецом. На высоте человеческого роста, и падать не собирается.

О слезах Не Имеющей Имени, загадочного китонского божества, ему рассказывал Эдмар. В тех краях иногда находят прозрачные шарики величиной с вишню, как будто стеклянные, хотя на ощупь слегка влажные. Китонские маги делают из них четки, которые носят с собой и используют в качестве смертоносного оружия. Тейзург научил его защитному заклятью: оно не позволит слезе Не Имеющей Имени тебя поглотить, главное – не зевай, счет на секунды.

Шерсть на загривке встала дыбом: показалась, что внутри Эдмар. Но тут же разглядел, что это вовсе не он. Хотя тоже знакомая физиономия: Начелдон, встретивший их на выходе из Кукурузной Прорвы.

Капитан Начелдон знает что-то важное. Вернее, знал. Теперь уже не расспросишь.

Не имеет значения, что он знал, в Сонхи ты дома.

За что его убили: рассердил Лорму, провалил ее поручение?

Убедившись, что амуши не до него, кот стремглав метнулся через открытый участок.

За углом на первом этаже – освещенные окна.

Удалось заглянуть в каждое, прячась в переплетении ветвей.

В первой комнатушке за кособоким дощатым столом сидит Флаченда Сламонг, Хантре несколько раз видел ее в Аленде. Бобовая ведьма. Бывшая помощница четвертого секретаря Верховного Мага Светлейшей Ложи, сбежавшая в Лярану. Бывшая придворная дама князя Ляранского, вступившая в сговор со слугами Лормы. В грязном платье с закатанными рукавами, на шее бриллиантовое колье – заклятое, для контроля. Несчастное лицо опухло от слез, она и сейчас плачет, а на столе перед ней разложены бобы и стручки, стоят коробочки, плошки, несколько флаконов: что-то готовит по своей части. И раз не таится – значит, занимается этим по приказу Лормы.

Во второй комнате лежит на тюфяке толстяк с перебинтованной грудью, светлая кожа блестит от пота, на лице расположилось несколько улиток с бугристыми серо-бурыми раковинами. Или это не улитки, что-то другое? Присмотревшись, Хантре понял, что это и откуда взялось. Видимо, тот самый парень, которого Тейзург ранил, а Ринальва подлечила.

Он ведь уже встречал его – и в этой жизни, и не в этой. Только в другом облике.

Смутное воспоминание о невыносимой боли.

Кот ощерился, выпустил когти: ты с меня когда-то кожу сдирал – ну, так сейчас полетят клочья!.. Секунду спустя Хантре подавил этот порыв: это случилось давно, и если судить с точки зрения человеческих законов, все мыслимые сроки давности вышли. Тейзург с ним уже поквитался за тот эпизод, да еще Тавше от себя добавила – эти двое хоть и полные противоположности, а людских сроков давности не признают, что один, что другая.

За третьим окном сгорбился на тюфяке, обхватив колени, молодой суриец с задумчивым удрученным лицом. Возможный союзник. Против Лормы не пойдет, побоится – не за себя, за кого-то, кто попадет под удар, если он не угодит госпоже-кровопийце. Но при благоприятных обстоятельствах можно рассчитывать на его помощь или, по крайней мере, на его бездействие.

Несколько темных проемов. Из первого тянет кухонными запахами, из остальных прелой травой и свернувшейся кровью: похоже, тут живут амуши.

Четыре стрельчатых окна – на первый взгляд безупречных, а на самом деле давно потерявших форму, с искрошенными краями. Он видел сразу то и другое, как будто два рисунка на прозрачной бумаге сложили вместе. Зал погружен во тьму, у стены стоит на возвышении единственное кресло, украшенное помпезной резьбой.

Два следующих окна ярко освещены. Кот хребтом почувствовал, что здесь надо быть предельно осторожным – кажется, он добрался до цели.

Стены задрапированы парчой и сборчатым атласом, на крюках развешаны фонари с