* * *

В это же самое время Су Юншэн брел в Каньер посовещаться со своим соотечественником Цю Луном – брел, глубоко задумавшись, сцепив руки за спиной, устремив невидящий взгляд в землю перед собою. Он едва замечал фигуры на обочине дороги, равно как и груженые подводы, с грохотом проезжающие мимо, равно как и редких всадников, направляющихся в ущелье, – все с непокрытой головой, в одной рубашке, наслаждались бледным летним солнышком, которое, будучи гостем нечастым, изливало благостный, словно бы самим Провидением ниспосланный, свет. Настроение на Каньерской дороге царило радостно-оживленное, из-за деревьев временами доносились обрывки гимна, исполняемого без аккомпанемента или слаженным хором, из какой-нибудь церквушки-времянки в удаленном от моря лагере. А-Су все пропускал мимо ушей. Нежданная встреча днем с Лидией Гринуэй – ныне Лидией Уэллс – глубоко его потрясла; и, пытаясь утишить смятение, он вновь и вновь прокручивал в голове свою собственную историю – пересказывал ту же самую повесть, которую поведал А-Цю тремя неделями ранее.

Когда Фрэнсис Карвер впервые познакомился с семьей Су, ему исполнился двадцать один год, и А-Су, на тот момент двенадцатилетний мальчишка, естественно, глядел на него снизу вверх. Карвер, юноша немногословный и мрачноватый, родился в Гонконге в семье британского торговца и вырос на море. Он бегло говорил на кантонском диалекте, хотя теплых чувств к Китаю не питал: он собирался покинуть эту страну, как только станет владельцем собственного корабля, – об этой своей честолюбивой мечте он твердил снова и снова. Он работал в Гуанчжоуском отделении торговой фирмы «Дент и К°», где отец его занимал высокий пост, и обеспечивал контроль за доставкой китайских товаров на экспортные склады по берегам Жемчужной реки. Один из таких складов принадлежал отцу Су Юншэна, Су Чжуньюэню.

Су Юншэн мало что понимал в финансовых операциях отцовского бизнеса. Он знал, что склад Су служил перевалочным пунктом для покупателей, большинство которых составляли британские торговые компании. Он знал, что фирма «Дент и К°» была самой известной и самой влиятельной из них и что его отец очень гордился этим сотрудничеством. Он знал, что все отцовские клиенты платили за свои товары серебряной рудой, и в глазах Су Юншэна это было дополнительным поводом для гордости; знал он и то, как его отец ненавидит опиум, а императорский уполномоченный Линь Цзесюй[58]внушал ему глубочайшее уважение. А-Су не понимал смысла всех этих подробностей, но он был почтительным сыном и принимал отцовские убеждения безоговорочно, как свидетельства добродетели и мудрости.

В феврале 1839 года склад Су был выбран для императорского досмотра – процедура рутинная, но опасная, ведь по указу чрезвычайного уполномоченного Линя китайским торговцам, скрывавшим у себя опиум, грозила смертная казнь. Су Чжуньюэнь охотно распахнул перед имперскими солдатами двери склада, где они и обнаружили спрятанные среди чая тридцать, не то сорок ящиков с опиумной смолой, каждый весом приблизительно под пятьдесят фунтов. Су Чжуньюэнь напрасно оправдывался – его казнили на месте без суда и следствия.

А-Су не знал, чему и верить. Его врожденная убежденность в отцовской кристальной честности подсказывала: отца не иначе как подставили, но врожденная убежденность в отцовской деловой сметке заставляла усомниться, что такое вообще возможно. Он разрывался надвое, но обдумать дело со всех сторон времени не было – не прошло и недели после казни, как в Гуанчжоу вспыхнула война. Опасаясь за собственную безопасность и за безопасность матери, которая едва с ума не сошла от горя, А-Су обратился к тому единственному человеку, которому привык доверять, – к молодому представителю «Дент и К°» Фрэнсису Карверу.

Выяснилось, что мистер Карвер был более чем счастлив взять в аренду семейный бизнес Су и принять на себя все тяготы по его организации и управлению им, – по крайней мере, пока не уляжется первое горе, говорил он, и пока гражданские войны не поутихнут либо не придут к какому ни есть концу. По доброте душевной Карвер даже предложил мальчику остаться работать в экспортной торговле, из уважения к памяти покойного отца, пусть эта память ныне и запятнана. Если А-Су захочет, Карвер может подыскать ему место упаковщика товара – честный, достойный труд, хоть и неквалифицированный, что поможет ему продержаться на плаву до конца войны. Это предложение безмерно порадовало А-Су. Не прошло и нескольких часов после этого разговора, как он уже нанялся на работу к Фрэнсису Карверу.

На протяжении следующих пятнадцати лет А-Су запаковывал в мелко нарезанную солому фарфор и керамику, заворачивал в бумагу рулоны шелковых набивных тканей, штабелями укладывал в ящики коробочки чая, погружал и разгружал тюки и пакеты, заколачивал крышки транспортных контейнеров, клеил этикетки на картонки и составлял перечни тех изящно сработанных и бесполезных безделиц, что в товарных запасах фигурируют под общим названием «шинуазри» – «китайщина». Карвера за все это время он видел нечасто, тот постоянно где-то плавал, но при встрече общались они с неизменной сердечностью: они обычно шли посидеть на пристань за бутылочкой чего-нибудь крепкого и полюбоваться, как водная гладь в устье реки меняет цвет с бурого на синий, с синего на серебряный и, наконец, на густо-черный; тогда Карвер вставал, хлопал А-Су по плечу, швырял пустую бутылку в реку и уходил прочь.

Летом 1854 года Карвер вернулся в Гуанчжоу после нескольких месяцев отсутствия и сообщил А-Су – которому к тому моменту уже было под тридцать, – что соглашение их в итоге подходит к концу. Мечта всей его жизни – стать однажды капитаном торгового судна – наконец-то исполнилась: «Дент и К°» вводили торговый рейс до Сиднея и к золотым приискам Виктории, и Карвер-старший специально для сына зафрахтовал великолепный клипер «Палмерстон». Завидное продвижение по службе, что и говорить; от такой возможности не отказываются. Так что Карвер пришел попрощаться с семьей Су и с целой эпохой своей жизни.

А-Су с грустью выслушал прощальное слово Карвера. К тому времени мать его уже умерла, а на смену «опиумным войнам» пришло восстание в Гуанчжоу – то самое, кровопролитное и жестокое: оно предвещало новую войну и, вероятно, даже падение империи. В воздухе веяло переменами. Как только Карвер уедет, склад продадут и связь с «Дент и К°» окажется разорвана, А-Су навеки расстанется с прежней жизнью. Под влиянием внезапного порыва он взмолился, чтобы его взяли с собою. Он попытает счастья на золотых приисках Виктории, куда уже отплыли столь многие его соотечественники; может, он там построит для себя новую жизнь; у них получилось, получится и у него. В Китае для него ничего не осталось.

Карвер согласился без особого восторга. Пожалуй, А-Су и впрямь может поехать, хотя ему придется самому заплатить за билет и постараться не попадаться никому на глаза. «Палмерстону» предстоит сделать остановку в Сиднее: он простоит две недели на погрузке-разгрузке в Порт-Джексоне[59], прежде чем отправиться дальше, в Мельбурн на юге; в течение этих двух недель пусть А-Су занимает себя сам и никоим образом Карверу – отныне и впредь именуемому «капитаном» – не докучает. Когда же «Палмерстон» причалит в Порт-Филлипе, они полюбовно разойдутся в разные стороны, как чужие друг другу люди, ничего друг от друга не требуя и ничем друг другу не обязанные; и никогда уже больше не встретятся. А-Су согласился. Во внезапном лихорадочном угаре он избавился от того немногого, что ему принадлежало, обменял свои жалкие сбережения на фунты и купил стандартный билет в каюту самого высокого класса, что Карвер соглашался позволить ему занять (то есть третьего). Как вскоре выяснилось, на этом судне А-Су был единственным пассажиром.