– Не знаю, откуда у тебя такие мысли обо мне, – возразил он. – Но…

– Это у тебя в голове постоянно вертятся какие-то мысли, идеи, – перебила его она. – Я думаю, ты вбил себе в голову, посмотрев тот фильм, что благородный человек должен пожертвовать собой.

– Ты вытатуирована на моем сердце, – напомнил он. – Ты всегда будешь со мной.

– Ты должен остаться со мной навсегда.

– Все будет хорошо, – успокоил ее он. – Я обещаю. Все будет просто прекрасно. Верь мне.

– Когда ты так говоришь, мне становится страшно, – произнесла она, пуская струйку дыма. – Все это напоминает какую-то проверку на преданность. И придумал ее даже не мой муж, а какой-то извращенец.

Га думал о том, как меняется самоощущение человека, когда он узнает, что его жизнь вот-вот изменится, не говоря уже о том, когда момент этот наступает. Разве Сан Мун этого не понимала? Она высказала ему свое мнение на этот счет. В ответ он лишь улыбнулся мысли о том, как в одно утро все может измениться, если очень сильно этого захотеть.

– Этот твой взгляд, – сказала она. – Даже он выводит меня из себя.

Она подошла к нему. Га так хотелось, чтобы она подольше оставалась рядом с ним.

– Ты поедешь со мной, слышишь? – настаивала она. – Ты понял? Я не смогу без тебя.

– Я никогда тебя не оставлю.

Он хотел прикоснуться к ней, но она отстранилась.

– Почему ты не хочешь сказать, что поедешь со мной?

– А почему ты не слышишь, что я говорю? Конечно, я поеду!Она недоверчиво посмотрела на него.

– У меня всех отняли – сестру, отца, мать. Даже того жестокого мужа. Одного за другим. Сделай так, чтобы такое больше не повторилось. Так не должно быть, ведь у тебя есть выбор. Посмотри мне в глаза и скажи это.

Он так и сделал – посмотрел ей в глаза и произнес:

– Ты сказала, что я должен остаться с тобой навсегда, и вот он я, навсегда. И скоро случится так, что ты не сможешь от меня отделаться.

* * *

Сан Мун надела белый чосонот, а красный и синий повесила в машине. Га, переобувшись в свои ковбойские сапоги, спрятал банку персиков в рюкзак и похлопал по карману, проверяя, там ли фотоаппарат. Девочка гонялась за собакой, чтобы надеть псу поводок.

Прибежал мальчик.

– У меня ловушка пропала, – пожаловался он.

– Никто и не собирался брать ее с собой, – заметила Сан Мун.

– Куда брать? – удивился мальчик.

– Мы когда-нибудь смастерим другую, – пообещал ему Га.

– Спорим, в нее попалась большущая птица? – сказал мальчик. – У нее такие сильные крылья, что она улетела вместе с моим силком.

Сан Мун стояла перед «гробницей», где «покоился» Золотой пояс ее мужа. Га подошел к ней и тоже стал разглядывать драгоценные камни и золотые завитушки орнамента, думая о том, что столь яркое сияние позволяло обладателю этого пояса завладеть любой женщиной в стране.

– Прощай, муженек…, – прошептала она, выключая освещавшую Золотой пояс лампочку. Затем она повернулась и долго смотрела на возвышавшийся в углу царственный футляр от своего каягыма. На лице ее отразилась целая трагедия, когда вместо него она взяла дурацкий инструмент под названием «гитара».

Во дворе он сфотографировал их у решетки, увитой бобовыми плетями с белыми распустившимися цветами и усиками прекрасной дыни, за которой ухаживала девочка. Девочка с собакой, мальчик с ноутбуком и Сан Мун с ужасным американским инструментом в руках. Свет, однако же, был слабым. Га так хотелось, чтобы этот снимок принадлежал ему, а не Ванде!

Командир Га в парадной форме медленно отъезжал от дома. Сан Мун сидела рядом с ним. Было прекрасное утро. В золотом свете кружили ласточки над теплицами ботанического сада, где роились кучи насекомых. Сан Мун, высунувшись из окна, уныло провожала глазами зоопарк и Кладбище Мучеников Революции. Теперь Га знал, что никакой великий дедушка у нее, дочери простого шахтера с цинковой шахты в Хучанге, здесь не был похоронен. Он смотрел, как пылали ряды бронзовых бюстов, озаренных утренним румянцем, как искрилась слюда на их мраморных пьедесталах, понимая, что никогда больше этого не увидит. Если ему повезет, его снова бросят в тюремную шахту, но, скорее всего, его отправят в один из бункеров Великого Руководителя, где проводились допросы. В любом случае ему никогда не попробовать на вкус сока ели на ветру и не вдохнуть соленого аромата сорго, стекающего капля за каплей в глиняный горшок на обочине дороги. Внезапно он испытал наслаждение, вдыхая пыль от колес «Мустанга» и вслушиваясь в глухое шуршание шин, когда они проезжали по мосту Янгакдо. Он видел изумрудную вспышку каждой плитки на крыше Павильона самокритики и красное свечение цифрового табло на Пхеньянском роддоме, которое показывало количество новорожденных.

Он видел на севере громадный американский реактивный самолет, который неустанно кружил над аэропортом, как будто без конца заходил на цель. Он знал, что ему следует научить детей нескольким английским словам и объяснить им, что в случае чего они должны во всем винить его, Командира Га. И он не мог закрыть глаза на то, что Сан Мун охватила печаль.

– Ты подружилась со своей гитарой? – спросил он ее.

Она извлекла из гитары одну безумную ноту.

Он протянул ей свои сигареты.

– Хочешь сигаретку?

– Не надо, мне сегодня петь, – отказалась она. – Покурю, когда мы окажемся в небе, в безопасности. На этом американском самолете я выкурю сотню сигарет.

– Мы полетим на самолете? – удивился мальчик.

Сан Мун пропустила его слова мимо ушей.

– Сегодня ты будешь петь прощальную песню для Чемпионки по гребле, да? – спросил ее Га.

– Полагаю, мне придется, – вздохнула Сан Мун.

– И о чем эта песня?

– Я ее еще не написала, – ответила она. – Когда я начну играть, слова родятся сами. Но пока в моей голове одни вопросы. Она взяла гитару и тренькнула на ней. «Как долго я знаю тебя-я-я», – запела она.

«Как долго я знаю тебя-я-я», – отозвалась девочка, пропев эту строчку так, будто это была погребальная песнь.

«Семь морей ты проплыла-а-а», – продолжала Сан Мун.

«Семь океанов ты проплыла-а-а», – вторила ей дочка.

Сан Мун побренчала на гитаре: «Но теперь ты в море восьмо-о-м».

«Это море мы домом зове-о-ом», – пропел мальчик тоненьким голоском.

Га было приятно слушать это пение, словно сделано, наконец, то, что было давно задумано.

«Лети, прекрасная леди, – пела Сан Мун, – оставь это море, оставь».

Девочка отозвалась: «Лети, прекрасная леди, – восьмое море оста-а-авь».

– Вышло неплохо, – сказала Сан Мун. – Давайте попробуем еще раз.