Обратимся теперь к тому, как чувствовали и вели себя тогда в Париже роялисты, королевский двор и лично сам Людовик XVIII. Поначалу король, как только узнал о высадке Наполеона в бухте Жуан, петушился в полной уверенности, что авантюра Бонапарта обречена на мгновенный провал. 6 марта он обнародовал «Королевский ордонанс», который вскоре же станет темой для антироялистских анекдотов. В четырех статьях ордонанса Наполеон был объявлен «изменником и бунтовщиком»: «Всем губернаторам, военным командирам, национальной гвардии, гражданским властям и даже простым гражданам предписывается содействовать погоне за ним, арестовать его и незамедлительно предать военному суду»; «таким же образом должны быть наказаны все военные и все служащие всех рангов, которые сопровождали Бонапарта или следовали за ним во время его вторжения на французскую территорию», а «также те, кто речами, плакатами или прокламациями выразил свое участие или подстрекал граждан принять участие в бунте»[1580].

Однако, по мере того как Наполеон совершал свой орлиный полет от бухты Жуан[1581] к Греноблю и от Гренобля к Лиону, а войска, которые, высылались против него, полк за полком, дивизия за дивизией, переходили к нему, Бурбоны стали паниковать. В Париже «дрожали от страха и толстый король, и его тощий двор», а рядовые роялисты «прятались по щелям, торопливо срывая с себя белые кокарды»[1582]. Король попытался было наладить отпор «изменнику и бунтовщику» военной силой: заменил военного министра Сульта (который лишь недавно сменил на этом посту Дюпона) герцогом и пэром А. Ж. Г. Кларком и призвал под знамена Бурбонов 100 тыс. военнослужащих, находившихся в отставке и в отпусках. Но и Кларк за девять дней своего министерства (с 11 до 20 марта) ничего изменить не мог, а из 100 тыс. призывников «явились только шесть (!! - Н. Т.) человек»[1583].

После того как Лион без сопротивления пал к ногам Наполеона, idée fixe для королевского двора стало - бежать: «Бежать без оглядки от смертельной опасности, бежать от Венсенского рва, где гниет труп герцога Энгиенского. Столпотворение в умах было невообразимое»[1584]. Но поскольку для Людовика Желанного такое бегство стало бы не только утратой престола, но и несмываемым позором, Бурбоны и К0 лихорадочно засуетились, сочиняя самые экстравагантные планы спасения. Так, О. - Ф. Мармон предложил королю превратить дворец Тюильри в неприступный редут. «Нужно переоборудовать дворец, чтобы его могла разрушить лишь батарея орудий крупного калибра, - читаем об этом предложении у А. Кастело. - Людовика XVIII вместе с его креслом поместят в самом центре этой крепости, с ним будут три тысячи слуг и солдат . Всех обеспечат провизией на два месяца осады . Что касается других членов королевской семьи, то они будут отправлены куда подальше. Ну, а если в голову королю попадет ядро из пушки крупного калибра, что тогда?» Мармон предусмотрел такой вариант: «Сир, но ведь ваш брат, ваши племянники, ваши кузены будут находиться за пределами дворца. Если вас убьют, ваши права и титулы перейдут к кому-то другому»[1585].

Людовик XVIII не польстился на такое «утешение», склоняясь больше, пожалуй, к самому экстравагантному, если не сумасбродному плану, который сочинил фаворит короля и его министр двора Пьер - Луи - Жан - Казимир Блака. Вот как - точно по сути, хотя и язвительно иронически по форме, - изложил этот план Е. В. Тарле: «Король сядет в карету и со всеми сановниками, со всей своей семьей, с высшим духовенством выедет за город; у заставы все эти экипажи остановятся и будут ждать идущего на столицу узурпатора. Узурпатор, увидев седовласого легитимного монарха, гордого своим правом и бестрепетно своей собственной особой заграждающего вход в столицу, несомненно, устыдится своего поведения - и повернет обратно»[1586].

Время неслось слишком быстро для роялистов. Наполеон с каждым днем был все ближе к столице, а Бурбоны никак не могли выбрать из своих химерических планов самый подходящий. Последний из них строился на идее убийства Наполеона. Цитирую Е. В. Тарле: «В Париже узнали, что Наполеон не принимает никаких мер предосторожности, что, например, при своем торжественном вступлении в Лион он ехал впереди свиты и армии, и лошадь его шагом ступала среди огромной массы со всех сторон окружавшего его народа. Ничего не стоило одним ударом кинжала спасти династию Бурбонов. И в Париже, говорят нам свидетели, тайные агенты вмешивались в толпу, чтобы вложить кинжал в руки нового Жака Клемана (убившего в 1589 г. короля Генриха III). Будущему убийце обещали открыто большую награду, ссылаясь при этом на то, что такое деяние будет законнейшим и не подлежащим суду актом, так как Венский конгресс объявил Наполеона врагом человечества и поставил его вне закона. Но Жака Клемана в короткие оставшиеся дни найти не успели»[1587].

Впрочем, пока роялисты тасовали и перетасовывали свои планы избавления от смертельной угрозы со стороны Наполеона, у них появилась надежда на такое избавление в лице самого выдающегося из наполеоновских маршалов, присягнувших Бурбонам. То был Мишель Ней - герцог Эльхингенский и князь Московский (напомню читателю, что маршал Л. Н. Даву сотрудничать с Бурбонами отказался).

«От Лиона к Парижу - все выше и выше “полет орла”», - в такой, по словам Д. С. Мережковского, момент Бурбоны восприняли Нея как панацею от всех зол и бед, воплощением которых был для них Наполеон. Да, еще 7 марта срочно вызванный на прием к Людовику XVIII «храбрейший из храбрых», целуя руку коронованного подагрика, обещал: «Я покончу с Бонапартом и доставлю вам его в железной клетке!»[1588] Эта фраза так понравилась самому Нею, что он повторял ее всем, кто его окружал. «Лучше бы привезти Бонапарта в гробу, чем в клетке», - заметил кто-то из них. Ней возразил: «Нет, вы не знаете Парижа; надо, чтобы парижане видели его в клетке»[1589]. К вверенным ему войскам Ней прибыл уверенный, что сдержит свое обещание Бурбонам. Когда один из друзей маршала усомнился, будут ли солдаты сражаться против Наполеона, Ней заверил его: «Они будут сражаться. Я лично начну дело и всажу свою шпагу по рукоять в грудь всякого, кто не решится следовать моему примеру»[1590].