Выскобленными. Теперь все это снова собирается, копится, подчищается, город в городе, набор поломанных музыкальных табакерок, вставляющихся одна в другую. Облезлых, но так до конца и не утративших позолоту. Тем более что ее есть кому наводить.

В детстве я мечтал о таких таинственных архитектурных спрутах, похожих на приключенческие и авантюрные романы, мешающих торжественные залы с обильной закулисной частью. С тупиками, слепыми комнатами и переходами с уровня на уровень. С обмороками внутренних садов, дворов и лоджий. С полутемными коридорами, проходами и чуланами, в которые никто и никогда не заглядывает. С закутками прислуги и проходными будуарами. Все мы, попадая сюда, подсознательно думаем о Лувре времен Ришелье и Мазарини. Периферическим зрением замечая в темных углах тени с кинжалами, мысленно снимаем кино по Дюма и Скотту – потому что они, юношеские романы приключений, «плаща и шпаги», были первее всего остального, сформировав тягу к разнокалиберным интерьерам, без всякой логики перемешанным для праздного зрителя в утомительный калейдоскоп.

Все это накладывается одно на другое до полного неразличения, и вот уже начинаешь радоваться тому, что сокровища Гонзага и д’Эсте растащили по всему свету, так как если бы этот бесконечный музей был набит тем, что висит теперь в Уффици, Каподимонте, в Дрездене, Лондоне и Санкт-Петербурге, синдрома Стендаля точно не избежать.

***

Гений места здесь потрудился на славу и, видимо, продолжает трудиться, так как Мантуя – отдельно, Палаццо Дукале, совсем как это было при герцогах, отдельно. Граница, кстати, весьма ощутима – местные, впрочем, как и везде, стараются не бывать в зонах туристического бедствия, городская жизнь начинается уже за ближайшим поворотом: на озерной набережной и в парке, углубляющемся в сторону от центра, в низкорослых улицах, заваленных собачьими какашками да адвокатскими, если судить по латунным табличкам, конторами.

До Бергамо заехал наудачу в Трескоре-Бальнеарио, чтобы попытаться поймать цикл фресок Лотто в оратории церкви при вилле Суарди. Но удача, разумеется, не улыбнулась (я почти и не надеялся: везет мне если только на новенького, тем более что с виллами у меня почти всегда сложности), все закрыто. Прогулялся по тихому городку повышенной разреженности у самого начала Альп – сплошные усадьбы и частные владения, упирающиеся в холмы и горные склоны.

Здесь север, совсем север, природа сдержанная, сонная. Теплая, но не солнечная – солнце здесь заочное, и все, что под ним прорастает, тоже уже не родное, не «ах, какие просторы», но двоюродное, троюродное даже по отношению к романтическим стереотипам в духе Сильвестра Щедрина. Как и не в Италии уже, хотя размах панорамы почти тосканский. Но слишком много промышленных предприятий, заводов, складов, зон отчуждения и прочей мегаполисной инфраструктуры, лишающей ландшафт того градуса невинности, что глаз постоянно ищет за окном на протяжении всего путешествия. На ходу, проезжая спальные городки и деревни, не выходящие из бабушкиной спальни (шоссе и есть узкая центральная улица, обступающая автомобилистов старинными домами), научаюсь новым критериям пышности и красоты.

***

Фрески Лотто я нашел сегодня ночью. В мантуанском доме, где арендую небольшую старомодную квартиру (очевидно, раньше здесь были комнаты стариков – чувствую их шаткое присутствие перед сном), есть шкафы с книгами. Почти библиотека с весьма осмысленным подбором. Там, на нижних полках стоит подписная серия в 50 небольших альбомов, посвященных фресковым комплексам. От Помпей и Сикстинской капеллы до мозаик в Равенне и соборов в Орвьето, Ассизи или Ареццо. Большого формата каждый выпуск (1965 года издания) – размером в слегка пожелтевший атлас, поэтому я фрески Лотто детально рассмотрел. Ораторий не слишком высокий, приземистый, можно сказать.