Из-за пьесы Гольдони (Бергамо долгое время жил при Венецианской республике, вот и перенял у нее кое-какие прихваты) у нас к этому городу несерьезное, ироническое какое-то отношение, будто бы обязывающее к полуусловным декорациям; тем сильнее контраст, очевидный уже при въезде.

Это сложно объяснить, но Бергамо вырастает как-то сразу и всерьез, а не тянется, подобно другим итальянским городам, разматываясь постепенно. Хотя в поисках бесплатной парковки я остановился задолго до исторической плотности, возле стадиона, от которого уже рукой подать до Академии Каррара – на нее я сегодня ориентировался.

Главную художественную коллекцию Бергамо (напротив, на небольшой боковой площади – сейчас она под реконструкцией – еще и GAMeC, Галерея современного искусства182) недавно открыли заново, пристроив к историческому классицистическому портику дополнительные комфортабельные площади; это умный и современный музей, думающий о посетителях. Площадь искусств вмурована в буржуазные кварталы, как и положено самодостаточному мегаполису, вдалеке от прочей культурной инфраструктуры, – чтобы таким образом осенять искусством еще один, дополнительный район-центр.

Вот и церкви, по которым рассеяны полотна и фрески Лотто, вмонтированы в старинные улицы без дополнительного акцента и отступа от градостроительных линий. Они если и возвышаются над общим строем, то не как офицеры над батальонами, но максимум прапорщики – не более.

Там же еще просторный и эффектный центр с публичными зданиями и площадями, точно ты уже не в музеефицированной Италии находишься, ничто не теснится, не наскакивает друг на друга, вокруг сады (виллы и частные усадьбы находятся чуть ли не в самой середине общественных пространств и главных улиц), из-за чего, точно в Лондоне, много зелени, а многоэтажные доходные дома перемежаются интимными уголками.

Вихрем врываешься в Бергамо Басса удовлетворить праздное любопытство, а тут встречает совершенно иной ритм и даже хронотоп, сбивающие любые порывы, так как территории нижних холмов183 тоже выгибаются особым образом, разбиваясь о Монте Бастия, с которой, как из театральной ложи, вниз смотрит верхний город.

Его (средневековый Бергамо) иногда видно в уличных пролетах, я на него ориентировался, собирая по церквям драгоценные капли Лотто, постепенно приближаясь к фуникулеру, как к заповедной цели. Опытные путешественники считают, что город на горе круче нижнего, массивного и необъятного, переходящего в новостройки, но мне более комфортно было именно здесь, в понятной и привычной среде.

Она не требует обязательно становиться туристом, преследующим цели (в конце концов, можно и без лишнего Лотто как-нибудь обойтись – Карарра насытит им, добавив к нему еще и Морони, зал с Боттичелли и Рафаэлем, а также массу прочих чудес), но превращает во фланера. Требует немедленного замедления походки и необязательных наблюдений за прохожими, лавками, кошками, камешками, магазинчиками и прочими радостями обычных людей.

Но верхний город все равно манит достопримечательностями, поэтому внезапно сдаешься и более уже не скрываешь от себя, что целишься именно туда. В вагончике за 1.25 евро с носа. Там всего-то 700 метров под углом 45°, и пока подымаешься вместе с людьми, видны виллы и дачи, нарезанные на склонах амфитеатром, – парад архитектурных стилей разных эпох, от Ренессанса до модерна, уютных садиков, заросших фруктовыми деревьями и цветочными кустами, что только не делают с городской реальностью длинные деньги! Ну вот представь – забуриться в Бергамо сразу после наполеоновских войн и уже никуда не выбираться, разводить свой огород, сторожить чужие грядки, возделывать газон, выкопать бассейн, назвать старшего сына Труффальдино.

Выходя из вагончика, тут же попадаешь в другую эпоху и в совершенно иное агрегатное состояние градообразующего стиля. Втискиваешься в жесткие ограничения каменной геометрии. Верхний Бергамо темен и терт, жесток и стар, но благодаря университетским корпусам и туристическим тропам все еще энергичен.

Он похож на все средневековые города сразу – коренаст, основателен и сумрачен в переулках, куда плохо пробивается солнце и где совсем хорошо пронизывает холодный, зернистый ветер.

Бергамо Альта превращается в заповедник вненаходимости уже на Пьяцца Веккья с обязательной башней (теперь в ней есть лифт) и Палаццо делла Раджоне с венецианским львом и львиным фонтаном (Венеция, привет-привет).

Самолет пролетел, кажется, совсем низко, и Бергамо Альта зарезонировал рояльной декой, такая тут акустика от тесноты видеоряда, таков резонанс.

Поймал себя на том, что все время хочу описать это главное противоречие бергамского ландшафта, вскипающее между тугой теснотой кварталов и омутами просторов между ними. Низкорослая свобода эта только нарастает по мере приближения к горе с верхним городом. К ней нижний Бергамо подползает многочисленными эспланадами, отстаивающими открытый кислород, точно к пляжу, разбивающемуся о скалу.

Бергамо одновременно открыт и максимально интровертен, густ и, на фоне постоянно активного неба, рассеян, собран и расслаблен, как тот воин, сидящий у походного шатра Константина на фреске в Ареццо.

Дальше я прошел сквозь аркаду мертвых палаццо, чтобы выйти на Кафедральную площадь, точнее на пятачок и действительный отдельный метафизический пуп, тоже ведь со своей оригинальной конфигурацией: в Бергамо роли «правительственных зданий» странно перепутаны – недоношенный восьмигранный баптистерий (1340) скромно приткнулся в углу (он зарешечен, его, видимо, даже не открывают184), напрочь забиваемый эффектной (резной, изысканной, более чем богатой) капеллой Коллеони – гробницей того самого знаменитого кондотьера, конный памятник которому стоит на второй по прекрасности и первой по суггестивности площади Венеции.