понимать, что от матери у меня не было совершенно ничего, но следы этой звезды, призрака, я носил на собственном лице.

— Вестус Ярый Глаз, — поведал мне Антарес. — Он был Третьим паладином при Юнир Победоносной. Именно Юнир как Верховная дала мне имя. — Он мягко усмехнулся, словно от ностальгии, на мгновение став похожим на свою мать. — Великолепная, сильнейшая душа. Она была лучшей Верховной, чем я, это точно.

— А что до нее? — спросил я, кивая на мать Антареса.

Он слегка задумался.

— Селера Звонкая. Она работала в заповедниках, собирала генетический код живых организмов для возможности переселения в иные места, если их родным землям грозила опасность.

— Ты их хорошо знал?

— Совсем нет. Помню лишь обрывки. Хотя и их я, вероятно, выдумал. Возможно, многое стерлось за все Генезисы моего существования — сгорело еще во времена рекрутства вместе с эфиром. Родители погибли, когда мне было всего лет десять, если использовать времяисчисление Терры.

— Дай угадаю: десять лет для звезды — очень мало?

— Кровнорожденные совсем дети в таком возрасте, даже не ходят и не говорят, — кивнул он. — Я был столь юн, без знаний и ответов. И так и не успел поговорить ни с кем из них.

— Может, еще будет шанс? — спросил я, попытавшись приободрить. — Знаешь, я тоже думал, что никогда тебя больше не увижу.

— Нет, Максимус, здесь так не выйдет.

Антарес мрачнел.

— У меня остались лишь истории о них. Я всегда жил рассказами, каким великим был мой отец. Что я не чета ему. Возможно, тебе знакомо это чувство? Он был Третьим паладином — для меня же мифическим героем. А мать… — В его руке появился стальной диск. — Оставила мне это.

Проведя пальцами по плоскости, Антарес воспроизвел записанное на нем пение. Меня пробрало до дрожи, настолько голос его матери был мелодичен, проливаясь в самую душу. Звучало как колыбельная. Что-то о перьях и закатном солнце. Этот мотив я слышал в душе Антареса — его издавали грани каменных крыльев.

— Однажды она погрузилась в долгий сомниум. Родители были едва знакомы, но отец прождал ее сто девяносто три генезиса. Потом в сомниум отправился он. Они ловили друг друга на недолгое время, их жизненные пути редко пересекались. Им повезло лишь под конец. Они любили друг друга, и это практически все, что я знаю о них. Хотя бы в этом можно быть твердо уверенным. Ведь без такой крепкой связи мое существование оказалось бы невозможным. Я никогда не знал их по-настоящему. Как и кого-либо из Анимеры. Только Яаронес и Бетельгейзе. А теперь лишь мы с ней вдвоем. И ты. Все остальные — давным-давно в этом некрополе. Мы — лишь отблеск былого величия. Но я бы хотел знать их. — Он со вздохом поднял взгляд на родителей. — Конечно бы хотел. Тогда расспросил бы обо всем. Я остался один. И приходил сюда всю свою жизнь, сидел перед родителями в попытке получить ответы.

Пение прервалось.

— Я понимаю тебя, как никто. Ты думаешь, что остался в одиночестве, никем не принятый и не понятый. Даже собой. Не знаешь, кто ты есть. И всем на тебя все равно, даже ближайшему родственнику.

У меня пересохло во рту. Я хотел ответить, но осекся — Антарес протянул руку.

И снова его мир — алое и желтое солнце в закате, стеклянные крылья рвутся ввысь из бесконечного моря, отливающего сотнями искр. И маковый островок, на котором теперь росло два дерева — зеленый клен и дуб с рубиновой листвой.

Внезапно я понял: теперь здесь ощущалось присутствие мамы. Так ясно и четко, будто она стояла прямо передо мной. В груди защемило от неожиданности, больше похожей на удар в лицо. Но Антарес не дал мне долго ностальгировать по дому и опустил в одно из своих мрачных воспоминаний.

Это была ночь с тремя полумесяцами в небе. Большой дом на возвышении и темный лес вокруг. Среди вытянутой острой листвы вились редкие светящиеся насекомые, но они никак не спасали от мрака. Мальчик, тихо выбравшийся с черного входа, меньше всего беспокоился о темноте. Как только он повернулся, я остолбенел и вытаращился на свой детский образ. Нет, не мой. Антареса. Мальчишка лет двенадцати на человеческий лад, но на самом деле почти достигший половины Генезиса. Тощий и щуплый, с расхристанной копной ярко-голубых волос и блестящими серебряными глазами.

Антарес кротко обернулся на дом, и в тот же самый миг на меня рухнула неподъемная, раздавливающая тяжесть. Я даже у взрослых людей редко встречал настолько сильную меланхолию. А тут — ребенок. Пускай и звезда.

Он бросился сквозь лес, даже не смотря, куда бежит. Ветки хрустели под ногами, сердце барабанило в ушах. По щекам Антареса катились слезы — они сияли и искрами срывались прочь, настолько рьяно он ломился сквозь заросли в неизвестное.

Впереди показалось озеро, Антарес рухнул на колени перед ним, уперся руками в кромку воды. Уставившись в отражение, он замер и снова вспомнил образы отца, рассказы о нем.

«Вестус Ярый Глаз был великим! Тебе обещана грандиозная судьба, Антарес».

«Ты его потомок, мы многого ждем от тебя».

«Твой Свет должен быть поистине силен!»

Но Света не было до сих пор. Поллукс и Альдебаран давно начали проявлять светозарный огонь, а он?

Он, сын знаменитого Третьего паладина?

Ни на что не годный, так про него говорил Яаронес при каждой встрече.

«Если бы не приказ Верховной, я даже в Белзирак тебя бы не отвел. Оставил бы где-нибудь на волю Вселенной. Так что будь благодарен луцу Арктуру за его добросердечность».

«Вырождение генума. Ты — свидетельство нашего заката».

«Хорошо, что Вестус погиб так рано. Ему было бы стыдно за тебя».

Антарес зажал рот рукой, как только плечи задрожали. Но рыдания вырвались наружу, прокатились по всему озеру.

Одни ждали от Антареса великих свершений, другие уже разочаровались. Третьи смеялись как над кровнорожденным без сил. Он не воевал, не делал ничего полезного для Света, как учила Армия. Антарес просто рос и существовал здесь, на отшибе Вселенной. Маленький и незначительный, отвратительно слабый.

Родители не успели объяснить ему, как и зачем он живет.

Ради чего рожден.

Мальчик чувствовал, что так быть не должно, раз он родился в генуме. Зачем же тогда он появился на свет таким путем? Рядом с ним должны были находиться души, которые поддержат и примут таким, какой он есть: загнанным и бесполезным. Но у Антареса не было никого. Только непонимание, кем он являлся и в чем смысл такой жизни.

Он ненавидел себя. Не понимал себя.

Урод. Он просто-напросто урод,