же озаботился проблемой сильнее прочих. — Антарес смотрел прямо в лица родителей. — Правдами и неправдами я смог договориться с одним из предыдущих Верховных Тьмы, убедил его, что это в наших общих интересах. Я отдал приказ создать паноптикумы для удержания эквилибрумов-распространителей. Там они ничего не могут сделать.

— Я слышал, что все-таки спасти планету можно.

— Да, но на самых ранних этапах, когда первый распространитель не так силен и не прячется.

— Но мы знаем, кто это! И даже сможем его найти!

Антарес покачал головой и отвернулся.

— Нет. Вы его не убьете. Слишком поздно.

— Нам всего лишь нужно эфирное стекло.

— Откуда ты вообще о нем узнал? — Антарес напрягся.

— В Соларум поставляются не только исторические хроники. Я уже знаю, что оно поглощает энергию. И им можно сразить войда. Антарес, пожалуйста, нам нужен всего лишь какой-нибудь нож.

— В любом случае я не могу тебя отпустить. Ты погибнешь. А я и так достаточно уз Ноэ оборвал.

— Но…

— Максимус, они — просто приземленные! Они и так живут до смешного мало. Я достаточно прожил среди них, наблюдал все своими глазами.

— И что теперь? Бросать всех? Не давать шанса на рождение новых душ и поколений?! Как ты можешь так говорить, ты же сам видишь души, знаешь, как они важны! Даже у приземленных!

— В том и дело. Единственное, на что они могут надеяться, — не попасть в Обливион после смерти. Я как Верховный и как часть Анимеры не могу этого допустить. Души приземленных нужно спасти, даже таким способом.

Он хотел двинуться дальше, но я схватил его за локоть.

— Ты был неправ, — скрепя сердце сказал я. — Да, я до сих пор себя не принял. Но есть души, которые уже приняли меня со всеми моими недостатками, и им все равно, что я неполноценный. Их не волнует, что ты — мой отец. Зато их беспокоит, где я, что со мной, сколько еще сплитов нужно убить за неделю и как вместе откосить от работы. По-своему странные, прямо как я сам. И они там. На Земле. Или Терре, называй как хочешь.

Я отпустил Антареса, продолжая говорить в его спину, кажущуюся непробиваемой стеной:

— Они такие же, не отличаются от нас, хотя ты этого и не способен осознать. И они дороги мне так же, как и я тебе, понимаешь? Я не могу их бросить, не могу отсиживаться тут, зная, что они отправятся по дальнейшему пути ни за что. Пускай они и всего лишь приземленные, как ты выразился.

Он наконец повернулся. Я достал фотографию, взятую у Дана, и, оторвав четверть, протянул кусочек ему.

— Может, я не знаю, зачем родился и кто я на самом деле. Но я твердо уверен, что мое место — там. Среди тех, кто меня принял. Так что, Антарес, прошу. Я должен хотя бы попытаться побороться за это место. Оно ведь дорого и тебе.

Антарес долго разглядывал фотографию себя и мамы, атмосфера становилась все тяжелее.

— В крайнем случае попробуй вырвать меня перед полной аннигиляцией, — попытался подбодрить я. — Если я еще буду жив. Но пока у нас есть время, я не могу тратить его здесь. В твоем мире я — никто. Но на Терре я — на своем месте. Том самом, где полезнее всего Свету.

— И когда ты успел так повзрослеть? — невесело усмехнулся эквилибрум.

— Это значит «да»?

Антарес качнул головой, пряча изображение в карман.

— Эфирное стекло — очень редкий материал. Я все еще не понимаю, как оно оказалось у вас на планете. — Он потянулся за пояс и вытащил оттуда знакомый нож. — На самом деле я глазам не поверил, когда Гесцил мне его отдал.

Я взволнованно взял переданное мне оружие. По лицу Антареса казалось, что клинок весил тяжелее всех его бед.

— Я дам тебе ключ-метку. В ней будет достаточно эфира, чтобы ты смог вернуться сюда через зеркальный транзит. — Он помедлил. — Я бы хотел пойти с тобой и помочь, но одно мое появление на пораженной Мором планете вызовет скандал со стороны не только корпуса инквизиторов, но и темных. Наши отношения с их Магистратом и без того ужасные, но после моего возвращения и вовсе заставляют тосковать об иных временах.

Антарес мягко сжал мое плечо.

— Будь полезен Свету. Я рад, что ты обрел цели. И они достойные. Держись за них, хорошо?

— Я тебя не подведу, — пообещал я.

— Знаю. Я никогда в тебе не сомневался, Максимус.

Глава XXXXIV

Доверие с запахом горящей плоти

Зербрага носило по темным водам, он едва смог открыть глаза и увидеть лучи бледного света — такого далекого, но близкого душе. Свет взывал к нему, как и многие разы до этого, требовал верности и покорности, а Зербраг был готов отдать ему всего себя. Но Тьма поглощала, метала из стороны в сторону, создавала в его мыслях монстров — ужасных и до безумия пугающих. В конце концов все они становились им — темным божеством с бездонными глазами. И воротами. Они всегда находились за спиной Зербрага и сводили его с ума одним существованием. Он боялся оглянуться — и лучше бы умер, отправился в Обливион, только бы больше не видеть наглухо закрытых створок.

Он был должен. Обязан.

Зербраг открыл глаза и шумно вздохнул. От него отпрянули несколько комет, настолько внезапно он сел и заметался.

— Луц Зербраг, успокойтесь, все хорошо!

— Он здесь! — кричал он, как умалишенный, лихорадочно оглядывая лазарет. Яркий свет смешивал краски и вызывал боль. — Нет! Он погубит всех! Не дайте ему…

Зербраг хотел встать, он был готов насильно расталкивать комет, но откуда-то возникло голубое лицо с белыми полосками, знакомое ему в другой жизни. Эфемерное наваждение. Планетарша с силой придавила его обратно к койке из плотного дыма.

— Луц…

— Он идет! Нам нужно бежать!

— Луц, придите в себя! — строго осадила она. — Вы в безопасности, в столице Роштамма!

— Слишком близко! — вопил он, вырываясь. — Он найдет меня! Найдет!..

Зербраг уперся правой ногой в дым, но за секунду до зубодробящей боли понял: что-то не так. По телу пронесся жар, его тряхнуло. От болезненной волны разум Зербрага предпринял робкую попытку собраться.

Нога ниже колена полностью отсутствовала, половина туловища яростно болела. Зербраг дергался, оглядывался как в помешательстве и дышал так, что ребра были готовы треснуть. Он поймал настойчивый взгляд красных глаз, и в его голове резко щелкнуло.

— Юферия? — поразился звезда, словно не видел ее множество эпох. Он запустил руку в ее волосы и придвинул к себе, разглядывая лицо. — Это ты… преданная Юферия…

— Луц,