снимал «Войну и мир»), художник Борис Бланк был одним из самых ярких мастеров кино и театральных декораций. Главные проблемы возникли с необузданным темпераментом романтического поэта и талантливого кинорежиссера Эмиля Лотяну. Начальник производственного отдела Свиридов предупредил меня: «Смотри, он совсем сумасшедший, ходит с палкой, бросается на людей и дерется…» Я принял это к сведению.

8 ноября. Для первого же съемочного дня Лотяну потребовал на съемку два десятка голубей — абсолютно белых, как голуби мира, которые бы садились на плечи и головы музыкантов цыганского оркестра. Найти таких дрессированных голубей, да еще белых, совсем непросто. Я искал их по всей Москве, сумел найти, привез в павильон. Голуби и их владельцы были готовы к работе. Снимали мы во вторую смену. После того как отсняли первые два эпизода без голубей, Эмиль признался, что вчера у него был день рождения, и пригласил Олега Янковского и Кирилла Лаврова, снимавшихся в главных ролях, поехать в ресторан Дома кино, пообедать и заодно отметить это событие. Был объявлен перерыв. Я спросил, дойдет ли сегодня дело до съемок сцены с голубями. Лотяну ответил: «Не дойдет». — «Их можно отпустить?» — спросил я. «Да», — твердо ответил режиссер.

Нигде так обильно не приходят в голову «гениальные идеи», как в ресторане Дома кино. Эмилю они тоже пришли, и он решил немедленно воплотить их. Вернувшись в павильон в изрядном подпитии, он скомандовал мне: «Давай голубей!» — «А голубей нет, — ответил я. — Вы сами сказали, что их можно отпустить».

Лотяну, налившись кровью, бросился на меня с воплями, изрыгая нецензурные оскорбления, схватил за грудки и стал трясти, размахивая кулаком перед моим носом, а потом толкнул меня на стенку павильона. Я больно ударился спиной и затылком. Будучи абсолютно уверен в своей правоте и зная, что «нас едят ровно до тех пор, пока мы позволяем себя есть», я в ответ мгновенно и от всей души врезал ему в солнечное сплетение, перебив дыхание, крепко добавил левой по печени, схватил его за грудки и точно так же шмякнул спиной и затылком о стену павильона. «Голубей вы сами отпустили», — еще раз напомнил я ему.

Лотяну был крупнее и сильнее меня, но мой решительный отпор мгновенно отрезвил его. К нему тут же вернулась память, он извинился, и всю оставшуюся часть картины у нас были спокойные, ровные отношения. Годы спустя, до самой своей смерти, он здоровался со мной за руку. Я укротил бешеный порыв Эмиля. Он был «поэтом бури и натиска», и любые заминки во время съемок воспринимал как диверсию, направленную лично против него, в связи с чем становился неуправляем. Вернуть его к реальности можно было, только жестко доказав свою правоту. Тогда, как я убедился, он адекватно воспринимал ситуацию и становился нормальным человеком. Меня, единственного из семи ассистентов, работавших на «Ласковом и нежном звере», он вставил в титры, хотя до меня с ним работали Анатолий Романенко и другие очень профессиональные коллеги.

Между тем в середине ноября Главная сценарная редакционная коллегия и председатель Госкино СССР ознакомились с «модифицированным» текстом двухсерийного сценария. Ермаш, прочитав его, пригласил Тарковского для разговора.

18 ноября. Вот как описывает этот визит Л. Нехорошев:

Долгий и подспудно напряженный разговор. Председатель тянул жилы, придираясь к репликам исправленного сценария. Тарковский нахально и порой до хулиганства нападал, огрызаясь: сняли с экрана фильм «Зеркало», хотя в трех кинотеатрах он шел, покупали билеты за день, у меня есть фотографии и записи звуковые — интервью со зрителями. Обещали пустить шире. Не пустили. А сейчас в ретроспективе моих фильмов в Ленинграде он опять шел битково.

— Ну, видишь, мы же не запретили.

— Вы не искренни со мной, Филипп Тимофеевич!

Приходилось удивляться, что пред. это терпит. Имел силу выдержать, боясь разрыва.

Думаю, Тарковский нарывался сознательно, он уже хочет, чтобы картину («Сталкер». — Примеч. Л. Н.) закрыли, чтобы был международный скандал. Председатель не хочет дать ему этой возможности.

Решил: делайте картину, но сценарий надо освободить от претенциозной многословности[447].

Тарковский говорил, что не будет заканчивать «Сталкер», и умышленно обострял ситуацию, провоцируя Госкино на его закрытие. Но фильм не закрыли, хотя оснований для этого было предостаточно. Андрею Арсеньевичу почти во всем пошли навстречу. Киночиновники сделали все, чтобы Тарковский закончил этот фильм. Как человек, я думаю, он не очень этого хотел, но как художник хотел очень сильно. И под давлением художника Тарковского Тарковский-человек согласился переснять «Сталкер», но, как и прежде, требовал признания брака и, соответственно, списания затраченных денег. Для него и братьев Стругацких начался очередной этап сценарных доработок, утверждений и т. д.

23.11.77

№ 99/ПЛ

Председателю[448]

Госкино СССР

тов. Ермашу Ф. Т.

Представление литературного сценария «Сталкер»

Киностудия «Мосфильм» представляет на утверждение литературный сценарий 2‐х серийного цветного художественного фильма «Сталкер».

Авторы сценария А. и Б. Стругацкие,

Режиссер-постановщик А. Тарковский

Просим включить постановку 2‐х серийного цветного художественного фильма «Сталкер» (обычный формат) в тематический и производственный план киностудии на 1978 год.

Приложение: 1. Литературный сценарий — 5 экземпляров

Генеральный директор Сизов Н. Т.

Главный редактор Нехорошев Л. Н.

Мосфильмовское руководство просит включить картину в тематический и производственный планы, чтобы «Сталкер» вновь обрел производственную перспективу. В Госкино не угасали и попытки отвергнуть утверждения Тарковского о техническом браке.

25 ноября 77

Тов. Орлову Д. К.[449]

Главное управление кинопроизводства, просмотрев материал кинофильма «Сталкер» в объеме 5000 метров, считает, что ссылки съемочной группы на непригодность материала по причине технического брака являются несостоятельными.

Наличие чисто технического брака, как то — неправильный режим проявки негатива, повреждение негатива, разложении эмульсии и т. д. при просмотре не обнаружено.

Шолохов Г. Е.

Но Тарковский твердо стоял на своем. И в итоге, со скрипом и оговорками, выход все же был найден, хотя о нем пока не говорили во всеуслышание.

Отзыв о новом варианте сценария был кратким: в нем редакторы Орлов и Раздорский указывали, что «действие затянуто и вяло», и напирали на необходимость «решительного идейного прояснения фигуры Сталкера»[450].

В основном их претензии и предложения сводились к тем же, что присутствовали в заключении той же инстанции в мае 1977 года. Они неоднократно повторялись до этого. Есть и новые соображения в том же кондово-охранительном стиле. Редакторы Госкино более всего боялись, чтобы зрители не подумали, что указанные события происходят в СССР