— От него ушла жена и способов её вернуть, насколько я могу судить, у него не осталось.

— И это всё?

— Да, всё.

— Но о чем вы говорили?

— О разном: о службе в армии, о войне, о его ранениях, об отношениях в семье до и после ранений…

— Вы, как и я, думаете, что он здесь оказался за тем, чтобы погибнуть?

Мария впервые за всё время не дала мгновенного ответа и внимательно посмотрела на гостя. Было заметно, что она была подавлена случившимся и внезапно поражена подтверждением своих же подозрений.

— Как вы сказали вас зовут?

— А я не говорил? — сказал Михалыч.

Удивление таинственного гостя прозвучало неискренне и неубедительно, так показалось Марии.

— Меня зовут Олег.

«Он не тот, за кого себя выдаёт!» — неожиданно для себя решила Мария. Она заколебалась и руки её задрожали.

— Вы правда его друг? — недоверчиво произнесла она.

— Почти уверен, что самый близкий из всех, если исходить из расчётов, которые можно получить путём нехитрых измерений физического расстояния или географической близости.

— Как зовут его жену? — заговорила она от волнения произнося каждое слово отдельно от другого.

— Катя, — не задумываясь назвал её имя Олег.

— А сына? — оживилась Маша.

— Матвей, — также быстро сказал он.

Олег догадался, это была проверка.

«А что? Имеет на это право», — решил он, продолжив рассказ о том насколько близки они с Егором, но уже без лишних вопросов. — Егор из городка на Волге под названием Камышин, это в Волгоградской области, учился в Камышинском военном инженерно — строительном училище, на факультете механизации. Я жил по соседству, в Петров Вале, в четырнадцати километрах от Камышина, в Камышинское училище не пошёл, поступил в Новосибирский военный институт, на факультет разведки и спецназа. С Егором впервые встретились и познакомились в бригаде особого назначения, куда попали по распределению весной девяносто девятого года. Уже летом воевали в Дагестане. К зиме пошли на Чечню. Штурмовали Грозный новогодней ночью двухтысячного. Восьмого марта две тысячи первого в Грозном Егор подорвался на фугасе во время инженерной разведки, когда возвращался в пункт временной дислокации с цветами для находившихся в тот момент девяти женщин — военнослужащих, — закончил Олег.

— Хорошо, — недолго поразмыслив, сказала Мария. — Вы меня убедили.

— Рад, что мы нашли общий язык, — сказал он. — Тогда продолжим?

— Спрашивайте дальше, — мотнула она головой.

— У вас есть муж?

— Был.

— Где он теперь?

— Погиб, — очень тихо сказала Мария.

— Примите мои соболезнования, — выдержав паузу, сказал Олег. — При каких обстоятельствах?

— При первом авианалёте.

— Он был военным?

— Нет.

— Ополченцем?

— Как и многие здесь, — подняла она печальные глаза.

Дверь открылась, на пороге возник мужчина в белом халате. Коллега. Врач.

— Маш… — сказал он и осёкся.

— Я немного занята, — остановила его Мария.

— Хорошо. Загляну позже, — сказал он и исчез за дверью.

— Есть другой мужчина? — спросил Олег.

— Нет.

— Извините, любовник?

— Нет. Почему вас интересует именно это? — возмутилась она.

— Пытаюсь выяснить, не причастен ли к исчезновению Егора какой — нибудь ваш поклонник. Насколько я понимаю, Егор проявлял к вам интерес. Другому мужчине могло не понравиться это, и тогда он мог, что называется, по — мужски разобраться с ним.

— Это исключено.

— Под этим я подразумевал любого человека, кому вы нравитесь, кому не ответили взаимностью, кто оказывал вам знаки внимания…

— Таких нет.

— А этот? — мотнул Олег головой.

— Этот? — посмотрела она на дверь, будто коллега — врач ещё стоял в дверях. — Ну, если совсем немного. Роман Сергеевич слегка навязчив, но ненастойчив, и вряд ли бы составил Егору, даже в его нынешней форме, хоть какую — то конкуренцию.

— Вот, блин… Красавчик! — тихо сказал Олег.

— Что? — удивилась Мария услышанному, но не поняв значения.

— Нет, ничего. Удивляет, что он даже в таком своём виде вызывает у женщин чувства, каких не получают вполне здоровые мужчины! Чем он только берёт, а?

Мария опустила глаза.

— Не знаю. Может быть, тем, — задумалась она, — что им одновременно и восхищаешься, и жалеешь?

— Да, жалость — крепкое чувство. Но кажется Егор его всегда недооценивал.

— Вы правы. Он это чувство презирает, и в себе его не сдерживает. Но не сочувствие. Как и любой человек, а особенно мужчина, Егор в нём нуждается.

— Как — то странно получается: вы говорите о нём в настоящем времени, а я как бы в прошедшем?

— Просто вы знаете его давно. А я недавно. У нас разный опыт знания.

— А разве жалость и сочувствие не одно и тоже? Разве это не синонимы?

— Нет. Между этими понятиями есть глубокая разница.

— И какая? — спросил Олег.

— Есть люди и по всей видимости Егор из их числа кто считает, что слово «жалость» происходит от слова «жалкий».

— А это не так? — спросил Олег.

— Не совсем. Егор считает, если жалеют, значит обязательно слабый и неполноценный.

— А в чём тогда разница? Что такое сочувствие?

— Сочувствие понимают так: я представляю себя на вашем месте и понимаю, что мне тоже было бы очень страшно, а то и хуже. Синоним слова «сочувствие» — «сопереживание». Может показаться, что слова похожие, но разница есть. Основное различие между ними заключается в том, что жалость сожалеет о страданиях другого человека, в то время как сочувствие понимает обстоятельства этого человека, например, его трудности, а также сожалеет о нём. Сочувствовать сложнее, чем жалеть. В любом случае, в отличие от жалости, сочувствие не унижает и не оскорбляет. По крайней мере, если оно искреннее. Однако, в отличие от сочувствия, жалость может носить отрицательный атрибут, поскольку она связана с чувствами снисхождения. Сострадание и жалость — это два качества, которые описывают то, что кто — то чувствует по отношению к другому. Они являются важными аспектами проявления доброты и понимания других людей. И хотя эти чувства имеют сходящиеся аспекты, они расходятся в их возникновении.

— Ух ты! Как вы всё подробно мне изложили! Вы случайно не психолог?

— Психолог.

— А! Ну тогда понятно.

— Что понятно.

— Понятно, откуда вы всё это знаете. Только я всё равно не уловил разницы. Похоже между этими словами настолько тонкая грань, чтобы такой неотёсанный болван как я смог её уловить?

— Просто сегодня сочувствия между людьми очень мало, вот и возникает непонимание, принимают его за жалость, будто к ним проявляют снисхождение. Вроде звучит как поддержка, а воспринимается как обесцененное переживание. Сегодня, когда делишься радостью, происходит то же самое.

— Почему так? Люди стали бездушнее?

— Начнешь сочувствовать, начнётся душевное сближение с человеком.

— Что может быть плохого в сближении?

— Чужой человек увидит вашу душу.

— Да, тут я