Слева возвышался детина с буйной бородищей, облаченный вгимнастерку, синие шаровары с лампасами, смазные сапоги и бескозырку, из-подкоей курчавился чуб. Из особых примет у детины имелись шашка и витая нагаечка,явно тяжеленькая.

Вышеописанные молча взяли Мявкина за оба локтя, и последнийобнаружил вдруг, что на пуговицах у детины красуется отмененный революциейсимвол самодержавия, двуглавый орел, и тот же символ нагло сияет на кокарде.

– Это вы здесь кино… – пискнул Мявкин.

– А вот пошли к господину поручику, – веско сказалдетина вместо ответа и так наподдал кулачищем по загривку, что Мявкин проглотилвсе подступившие было к языку протесты и покорно засеменил туда, куда его грубовлекли.

А влекли его к скамейке, где восседал – нога за ногу, –постукивал орленым портсигаром по колену чрезвычайно подтянутый и обаятельныйгосподин в голубом мундире с серебряными погонами и аксельбантами. И у этого напуговицах – орлы, орлы, орелики, старорежимные отмененные пташечки! Господи,что же это делается-то?

– Господин Мявкин! Ромуальд Петрович! – расцвелголубой так, словно до сих пор и не видел от жизни настоящей радости. – Амы уж ожиданиями истомились, знаете ли… Позвольте представиться – Охранногоотделения департамента полиции поручик Крестовский!

– Бомба у его за пазухой, – мрачно наябедничалдетина. – Когда брали, кричал – вы, мол, здесь, а я в вас кину. Плетюгановбы вдосыт…

Вслед за тем сноровисто обшарил карманы Мявкина и, будучинемного обескуражен отсутствием в оных метательно-взрывчатых предметов, передалголубому партбилет.

– Ка Пэ Эс Эс, – выразительно прочиталголубой. – Ого, новое название, в целях конспирации надо полагать. Бумагаи фактура не в пример роскошнее – разбогатели, господа большевики? Еще однаэкспроприация, видимо?

Происходящее все больше кренилось в сторону самой дикойфантасмагории, но, странное дело, Мявкин почему-то сразу поверил, что это нерозыгрыш и не кино, что все взаправду, что это проклятое прошлое, а светлое егонастоящее с беспечальным бытием, спецбуфетом и президиумами наступит аж через…И даже если все обойдется, впереди – сыпной тиф, сырой хлеб, субботники, гденадо вкалывать всерьез, и масса других неудобств, уместных лишь на экранецветного телевизора…

В голове у Мявкина лихорадочно прыгали обрывки прочитанныхкниг и виденных фильмов. Он набрал в грудь побольше воздуха и тоненько завопил:

– Сатрапы, мать вашу!

Но голос сломался петушиным тенорком. Витая казачья плетьчрезвычайно больно проехалась по его спине справа налево, слева направо, и изгорла вырвалось лишь:

– Ва-ва-ва…

– Вот именно, – сказал поручик. – Я вамиудручен, господин Мявкин. Брали бы пример с господина Лермонтова, – Онполузакрыл глаза и звучно продекламировал: – «И вы, мундиры голубые…» Вот этовпечатляет, проникнуто неподдельным чувством. А вы? «Сатрапы» – как пошло… Встиле истеричной курсистки. Но мы отвлеклись. Большевик?

– Большевик, – гордо сказал Мявкин. –Номенклатурный!

– Ах, как это плохо, – скорбно покивал головойпоручик. – Понимаете, большевиков мы сажаем в тюрьму, отправляем накаторгу, ссылаем в дикие тундры. Где золото моют в горах – изволили слышатьроманс? А то и вешаем – когда речь идет о важных птицах, к которым вы, господинМявкин, судя по вашим документам, безусловно принадлежите. Как вам перспектива?

– Шкуру спущу и в Туруханск голым пущу, – грознопообещал детина, демонстрируя кулак, заслонивший Мявкину все окружающее. Жуткобыло и подумать, что этот кулак способен сотворить с ребрами и зубами. –Запираться перед господином поручиком? Я т-те, сицилист!

Поручик Крестовский курил, элегантно выпуская дым.Невыносимо рентгеновские были у него глаза, просвечивавшие, казалось, каждую клеточкуорганизма и выдававшие ей заверенную печатью характеристику.

– Итак? – спросил он. – Как учит практика,люди делятся на здравомыслящих и фанатиков. Вот вы себя к которой разновидностиотносите, господин Мявкин? В житейском плане?

– К зд-здравомыслящим, – сообщил Мявкин. – Яже так… с-сл-ужу вот… канцелярск…

– А это уже обнадеживает, – искренне порадовалсяза него поручик. – Ведь что от вас требуется, какой характер я желал быпридать нашему дальнейшему общению? Один интеллигентный человек подробно ивежливо отвечает на вопросы другого интеллигентного человека – и только лишь.Начнем, пожалуй?

И Мявкина понесло, как испугавшуюся авто извозчичью сивку.Он перечислил всех своих сослуживцев с подробной характеристикой таковых,рассказал об очередном заседании бюро, осветил последние решения, указания иуточнения. Подробности, номера телефонов, содержимое красных папок, сплетни исобственные наблюдения сыпались из него, как предвыборные обещания изкандидатов – и импортных, и отечественных. Поручик усердно скрипел перышком«рондо», не пренебрегая никакими мелочами и частностями. Казак знай себепохлопывал Мявкина по плечу, напутствуя:

– Испражняйся, сукин сын, до донышка…

Дальнейшее происходило как бы во сне и как бы помимоМявкина: расписка о сотрудничестве, скрепленная его знаменитой витиеватойподписью, новоприсвоенный, как деликатно пояснил поручик, «рабочий псевдоним»Тенор, засунутые в карман зеленые царские трешницы, большие, размером почти стетрадный лист, орлом украшенные.

– Теперь подумаем, что же нам с вами делатьдалее, – заключил поручик. – К эсдекам внедрять? – Он ссомнением покрутил головой. – Довольно быстро пристукнут, сдается мне. Дляэсеров вы тоже… того-с… Они не дураки, мигом раскусят. К анархистам сможете?

– Точно так! – рявкнул – откуда чтовзялось! – Мявкин и даже каблуками друг о дружку пристукнул.

– Вот и прекрасно. Итак, господин Тенор…

И тут все закрутилось назад – световые и звуковые эффекты,мерзкие ощущения внутри организма… Вновь Мявкин оказался в родном, светлом,сияющем времени, пятью звездами, как лучший коньяк, осененном. И тут же рысцойдернул в родимое здание. Правда, поплакал потом от счастья в туалете, нафинском унитазе сидючи, – не каменный наш Мявкин, в самом-то деле.

…Шум был изрядный. Не из-за Мявкина, а из-за феномена.Нагрянула орава столичных и прочих физиков, репортеров понаехало, иностранцывстречались чаще, чем за границей, город негаданно угодил в программы «Время» и«Ай-ти-ви», в журналы «Нейчур», «Вокруг света», «Нэйшнл Джиогрэфик» и множестводругих изданий. Было компетентно установлено, что метеорит состоял то ли израссеянных антимезонов, то ли из конденсированного нейтрино и во взаимодействиис грозовыми тучами, земным электромагнетизмом и вредными выбросами местногозавода азотно-белковых удобрений вызвал, как объяснил по телевизору профессорКапица, «локальное кратковременное пересечение различных временных пластов».

Прорвавшегося в современность золотоордынского нойонаЕлдигей-Гуль-багатура силами местных пожарных отловили и впоследствиипереучивали на лектора общества «Знание». Слесарь Патрикеев, ссыпавшийся изрешающего года определяющей пятилетки аж во времена Кия, Щека и Хорива,вернулся невредимый, хотя и пьянехонький вдребезину. Еще несколько граждан,провалившихся в разные эпохи, вернулись в состоянии разной степенипотрепанности, но живые. Единственной невосполненной утратой стал начальникмилиции капитан Клептоманов – он затерялся в глубине веков, оставив записку,что подался к гулящим людям на Дон. Да еще Бог знает из какого времени занеслои не унесло назад стоптанный лапоть, который впоследствии писатель Пикульпечатно объявил тем самым лаптем, которым хлебал кислые щи герцог Бирон вссылке.