Точности ради следует упомянуть, что вскоре в группу научногорасследования примчался заведующий горпромторгом Моисей Маркович Трубецкой иприволок ведро, до половины наполненное царскими империалами идрагоценностями, – по его словам, посудину эту со всем содержимым занеслок нему в квартиру неведомо из какого исторического отрезка. Из Грановитойпалаты, должно быть. Ученые находку оприходовали – не без возражений со стороныгородского ОБХСС, которого смущало несоответствие возрастов ведра и Грановитойпалаты…

Ромуальд же Петрович Мявкин остался в стороне от всей этойшумихи – царские трешницы он тут же порвал и спустил в финский унитаз, абольшая часть архива охранного отделения, как известно, сгорела при наступлениикратковременной февральской буржуазной демократии. Первое время, признаться,Мявкину было не по себе при прохождении по улицам – боялся, что вынырнет вдругиз переулка гороховое пальто или казачина с плетюганом, а то и самый страшный –остроглазый поручик Крестовский. Но постепенно страхи рассосались – всеисследования относительно феномена Мявкин штудировал внимательнейше и сделалвыводы. С нейтрино и земным электромагнетизмом он совладать, понятно, не мог,но за выбросы фабрики удобрений взялся с изумившей всех энергией и добилсяполного их прекращения, за что был отмечен и рекомендован в замзавотделы. Да ивообще, как сказал профессор Капица, согласно теории вероятности подобныефеномены с мешаниной времен случаются раз в миллион лет, А то и реже.

Спокойнее все же на душе с теорией вероятности, хоть и ненаш, не отечественный ум ее выдумал. И только ночами на унитазе Мявкин мысленноругает того салажонка без единой звездочки, что заварил такую кутерьму, когдавсе было так уютно и покойно. Хотя и теперь отсидеться можно, если умелошебаршиться.

Братцы, неужто отсидится, сволочь?

«Мы – были!»

Девиз с герба Брюса

1729: Взгляд со стороны

Представим, что земной шар вертится, а мы смотрим на него состороны – нам, детям космического века, ничего не стоит вообразить такое.Планета вертится. И на планете подходит к концу 1729 год…

Итак, на Земле подходил к концу 1729 год от рождестваХристова – он же 7237 от сотворения мира, от же 1236 по Бенгальскому календарю,он же 1107 год Хиджры. Действовало и еще несколько более экзотическихлетоисчислений.

Венгрия после поражения восстания Ференца Ракоци попала подвласть австрийских Габсбургов, проглотивших к тому времени Чехию, Силезию,польские, южнославянские, итальянские земли.

В Абиссинии продолжались феодальные распри, те самые, чточерез сто лет привели к распаду империи на княжества. Те же междоусобицыраздирали и Индию, государство Великих Моголов распадалось. Англичане, засевшиев городах на побережье, как мухи по краю пирога, копили силы для рывков в глубьстраны, а пока понемногу вытесняли конкурентов – португальцев, голландцев,французов.

Грозная Оттоманская Порта была еще сильна, но золотыевремена взятия Кандии и осады Вены ушли навсегда. Впереди был лишьрастянувшийся на столетия закат.

В Южной Америке начинали зарождаться идеи независимости.

Лаосское государство недавно распалось на королевствоЛуанг-Пранбанг и Вьентян.

В Тунисе утвердилась династия беев Хусейнидов, создавшихнезависимое от Порты государство.

В Северной Америке стреляли. Англичане платили индейцам зафранцузские скальпы, французы столь же аккуратно рассчитывались по таксе сосвоими краснокожими союзниками за скальпы сыновей туманного Альбиона. До потерифранцузами Канады оставалось еще четверть века. Будущему Фридриху II, поканаследнику престола, по» шел двадцатый, и он еще разыгрывал просвещенного принца– почитывал французских философов и недурственно играл на скрипке.

Ломоносов уже хлопотал о паспорте – через год он уйдет изХолмогор.

Исполнилось двенадцать лет Сашеньке Сумарокову, будущемусветилу русского классицизма.

В Санкт-Петербурге убирали с улиц и площадей каменные столбыи колья, на которых долгое время допрежь того власти официально развешивалитела и головы «винных людей»: царствовал четырнадцатилетний внук Петра ВеликогоПетр II Алексеевич (а правил – Верховный тайный совет), в далеком холодномгородке Березове умер Меншиков. А князь Иван Долгорукий вдруг с превеликимудивлением понял, что влюблен в Наташу Шереметеву.

Ретроспекция: Меншиков

Меншиков Александр Данилович, фельдмаршал, герцог Ижорский,князь Римский, всю жизнь играл крупно и всегда почти выигрывал, бывал бит ируган Бомбардиром, но прощен, оскальзывался над пропастью, но как-тоудерживался. Беззаветно дрался за Россию на бранном поле, воровал излоупотреблял в масштабах поневоле изумляющих, – жизнь яркая и путаная, каксам век, славная и разбойничья, как сам век, незаурядная и в чем-то откровеннопримитивная – как сам век. Какой-то одной краски мы для этого человека ненайдем, бесполезно, из истории его, как слова из песни, не выкинешь, каким онбыл, таким в ней и остался.

Александр Данилыч играл крупно. В завещании Екатерины он небыл назван правителем и вообще даже не упомянут, но держал себя так, словноничего особенного не произошло, и он, герцог Ижорский, – по-прежнему одноиз самых важных лиц в империи. Корни этой смелости, вероятнее всего, крылись водном коротком слове – привычка. Князь Римский, мне кажется, просто-напростопривык, что он похож на птицу Феникс, что он встает всегда, как бы ни падал,что все сходит с рук и все удается. Иначе не объяснишь, почему в своем чуточкупростодушном нахальстве он дошел до того, что открыто прикарманилпредназначавшееся малолетнему императору золото.

Правда, и при внуке Бомбардира фортуна была благосклонна.Именно при Петре II он добился звания генералиссимуса, так и не полученного приЕкатерине, и сговорил старшую дочь Марью за императора.

Но это было как бы по инерции. Он умел смягчить и гаситьгнев Бомбардира – но того уже не было. Он умел находить сторонников – самым,пожалуй, главным его триумфом был тот день, когда Сенат с Синодом решали, комузанять опустевший престол, но, напрочь перечеркивая их планы, гвардейские полкираскрошили тишину треском барабанов, и бывший торговец пирожками Алексащкавозвел на престол бывшую чухонскую коровницу Катерину.

Но и Екатерины уже не было. А малолетний император терпетьего не мог. Это и было самое скверное – не расчетливая ненавистьгосударственного мужа, а упрямая злость мальчишки. С таким герцог Ижорский ещене сталкивался. И что серьезнее, в фаворе у мальчишки ходили те – расчетливоненавидящие, то самое ведущее род от Рюрика боярство, что десятилетиями копилозлобу на бывшего торговца пирожками и наконец получившее возможность эту злобуизлить – через хитрого обрусевшего немца и вице-канцлера Остермана, через АлексеяГригорьевича Долгорукого и сына его Ивана, девятнадцатилетнего обер-камергера итайного советника, любимца императора…