– Это единственный выход, Сиэй, – сказала Йейнэ.

Я смотрел на них, исполненных непоколебимой решимости, и даже не знал, какие именно чувства одолевали меня. Совсем недавно я бы прыгал от радости при мысли о новом Итемпасе. Я даже теперь испытывал в этом плане некое искушение. Я мог со временем простить Итемпаса, даже заново полюбить его, но нипочем не забыл бы все то, что он причинил нашей семье. В любом случае ничто не было бы как раньше. Начать все заново с кем-то новым было бы проще. Чище, что ли. Зная Итемпаса, я понимал, что и для него эта идея обладала некоторой притягательностью. Уж очень он любил подчищать все концы.

Я обернулся к Нахадоту, отчаянно надеясь на… Сам не знаю на что. Все равно на что. Но Нахадот, чтоб ему, вообще ни на кого из нас внимания не обращал. Он смотрел вдаль – на клубящуюся пустоту в небе. Вокруг него в согласном медленном танце вились темные щупальца его ауры. Я заметил, что они мало-помалу поднимаются все выше. Навстречу Вихрю.

Погодите-ка…

Итемпас резко окликнул его по имени еще до того, как я успел осознать свой страх. Йейнэ удивленно нахмурилась, глядя поочередно на братьев. Сперва на ее лице отразилось непонимание, потом глаза матери округлились. Но Наха лишь улыбнулся. Он словно забавлялся, пугая нас. И он по-прежнему созерцал Вихрь, как будто во всем смертном царстве не было зрелища прекрасней.

– Может, нам вообще ничего не следует предпринимать? – предположил он наконец. – Миры гибнут. И боги гибнут. Может, нам нужно просто все бросить, а потом начать заново?

Начать заново. За волнующейся чернотой Нахи я рассмотрел глаза Йейнэ, и наши взгляды встретились. Дека крепче сжал мое плечо, он тоже все понял. В голосе Нахадота слышалась скорбная дрожь. Его облик мерцал и менялся синхронно с коловращением Вихря, с его грозной, жуткой, захватывающей песнью.

Но когда к Нахадоту шагнул Итемпас, на его лице не было страха. Более того, он улыбался, и я немало подивился, глядя на это, ибо, невзирая на заточение в смертной плоти, улыбка Итемпаса источала прежнюю силу. И Нахадот на это откликнулся. Он наконец-то оторвал взгляд от Вихря, а с его лица пропала улыбка.

– Может, и нужно, – сказал Итемпас. – Это наверняка станет проще, чем приводить в порядок разрушенное.

Мятущиеся завитки Нахадотовой сущности замерли в воздухе. Они раздвинулись при приближении Итемпаса, подпуская его, но одновременно изогнулись внутрь, обращаясь в острые иззубренные лезвия. Теперь это были клыкастые челюсти, готовые захлопнуться и поразить бессильную и беззащитную смертную плоть. Итемпас не обратил на откровенную угрозу никакого внимания. Он подошел вплотную и наконец остановился лицом к лицу с Нахадотом.

У него за спиной замерла Ликуя. Глаза у нее были круглые. Я затаил дыхание.

– Согласен ли ты умереть вместе со мной, Нахадот? – вопросил Итемпас. Он говорил тихо, но голос разнесся на удивление далеко. Мы четко расслышали его даже сквозь рев и завывание Вихря. – Неужели ты этого хочешь?

Думаю, только я и увидел напряжение на лице Йейнэ, но она так ничего и не сказала. Зато любой мог оценить изящество наложенного Темпой заклятия и его хрупкость: ведь это были всего лишь слова. Он не обладал магией. В этой битве у него не было никакого оружия, лишь долгая история их отношений со всем злом и добром, которые она в себе заключала.

Нахадот не ответил, но отвечать ему и не было надобности. У него имелись лики, проявлявшиеся, только когда он собирался убивать. Эти лики прекрасны, ведь его природа не требует разрушения, это лишь искусство, в котором он преуспел. Но в своем смертном состоянии я не мог созерцать их, не испытывая желания умереть, так что на всякий случай уперся взглядом в спину Итемпаса. Благо Темпа, тоже находясь в смертной плоти, каким-то образом выдерживал убийственный взгляд Нахадота.

– Этот новый я… – очень тихо проговорил Темпа. – Я прослежу, чтобы он был достоин вас обоих.

А потом он протянул руки (я прикусил язык, чтобы удержаться от предостерегающего вопля) и взял в ладони лицо Нахадота. Я думал, у него пальцы отвалятся, ибо бездонная тьма кругом Нахи дышала смертью и таким холодом, что в воздухе закружились снежинки, а земля у нас под ногами потрескалась от мороза. Думаю, Итемпасу было больно. Эти двое неизменно причиняли друг другу боль. Но боль не остановила его. Он приблизился к Нахадоту вплотную и коснулся губами его губ…

Нахадот не ответил на поцелуй. Итемпас мог бы с таким же успехом целовать камень. Но то, что это вообще оказалось возможным, что Нахадот ему такое позволил, что для Итемпаса это было прощанием…

Их поцелуй стал чем-то священным.

(Я сжал кулаки, невероятным усилием сдерживая слезы. Проклятье, я уже был староват для такого проявления чувств…)

Итемпас отстранился. Его печаль была нескрываема. Но пока он стоял, пряча в ладонях лицо Нахадота от всех, кроме себя, Наха что-то ему показал. Что именно, я не видел, но мог догадаться, ибо среди прочих у Нахи имелись и лики любви. Я никогда не видел тот лик, который он явил ради Итемпаса, поскольку Итемпас ревниво оградил его от сторонних глаз – как, впрочем, он всегда поступал и с любовью Нахадота. Но Итемпас вздохнул полной грудью при виде явленного ему лика, а потом закрыл глаза – как если бы Наха нанес ему последний и самый страшный удар.

Потом он отступил, а когда отнял руки, лицо Нахадота приняло обычный переменчивый вид. Тогда Наха повернулся к нам спиной, и его черный плащ превратился в плотную черную скорлупу. Итемпас словно перестал для него существовать.

Но на небеса он более не смотрел.

Справившись с собой, Итемпас оглянулся на Йейнэ и кивнул ей. Долгое, тягостное мгновение та молча смотрела на него, потом кивнула в ответ. Я с облегчением выдохнул, и у Деки тоже вырвался вздох. По-моему, на некоторое время притих даже Вихрь. Хотя, скорее всего, тут подшутило мое разыгравшееся воображение.

Но не успел я разобраться с противоречивыми чувствами облегчения и печали, как Нахадот резко вскинул голову. Только в этот раз он смотрел не на Вихрь. Его аура вспыхнула чернотой.

– Каль, – выдохнул он.

Высоко над нами – на том самом месте, откуда он нанес Мировому Древу смертельный удар, – возник крохотный силуэт в венце магии, которая дрожала и колебалась под стать Вихрю.

Я даже не успел ни о чем подумать – ярость Йейнэ, вырвавшаяся, точно палящий жар из перегретой печи, едва не снесла меня с ног. Ей не понадобилось тратить время на принятие решение, она сразу перешла к действию, и мощнейшее отрицание жизни разорвало воздух. Я невольно содрогнулся, когда смерть поразила Каля, моего сына…

…моего неведомого, нежеланного и нелюбимого сына, которого я должен был бы наставлять и оберегать, имей я такую возможность. Сына, чьей любовью я бы наслаждался, окажись у меня выбор…

…поразила, но он не умер. Ничего не произошло.

Нахадот зашипел, в его лице проявилось что-то змеиное.

– Маска защищает его. Он стоит за пределами этой реальности.