Видя недостатки, глупости и порочность в партии, идеальная картина национал-социализма у ортодокса Олендорфа стала, однако, постепенно тускнеть. Каждый новый доклад подчиненных углублял в нем уверенность, что партия больна раком, метастазы которого скоро проникнут в здоровые органы режима. По поводу его подавленного настроения Гиммлер сказал: «По-видимому, у него больна печень или желчный пузырь. Его доклады становятся все мрачнее, и он смотрит на мир столь пессимистично, что за этим наверняка скрывается какая-то болезнь, сказывающаяся на его психике».

До шефа СС не доходило, что интеллектуал Олендорф страдал от того, что ежедневно читал в докладах своей службы, из которых следовало: симпатии населения в отношении партии и режима падают с каждым днем.

Вот каковым было, например, донесение из Бюнде от 13 мая 1941 года: "Ни одно событие не вызывало до сих пор такой реакции, как известие о том, что заместитель фюрера Гесс улетел в Англию. Распространяются самые невероятные слухи, и люди не верят в его умопомешательство. Отмечены разговоры о моральном поражении… новом разрыве между «старыми бойцами…»

А 24 июня 1941 года из Миндена пришло сообщение: «Событие прошедшего воскресенья — начало войны с Россией — подействовало почти на всех ошеломляюще. Даже и то, что фюрер испросил благословение Бога на ведение этой войны, не окрасило настроение населения в розовые тона».

Чем ожесточеннее становились боевые действия, тем пессимистичнее звучали донесения. И все большей критике подвергалась пропагандистская деятельность партии и Иосифа Геббельса. В донесении из Эрфурта от 12 января 1942 года говорилось: «Пропаганда, развернутая прессой в последнюю неделю, производит на население угнетающее впечатление. Ни заголовки, в особенности в газете „Тюрингер гауцайтунг“, ни комментарии к отдельным сообщениям не носят серьезного характера, а предлагающиеся выводы настолько утрированы, что газета вообще не принимается уже всерьез».

В очередном донесении Олендорф вычитал: «Статья доктора Геббельса в „Рейхе“ от 11. 01. 1942 года не нашла у населения восторженного восприятия. Если он утверждает, что место Черчилля на сцене в варьете, а не в правительстве огромной империи, то это ведет к недооценке противника. Доктору Геббельсу, как руководителю немецкой пропаганды, пора прекратить произносить подобные глупости».

По поводу другой статьи Геббельса из Эрфурта доложили: «Это слова, которые могли бы быть восприняты из уст какого-нибудь квартального партийного деятеля, но не рейхсминистра пропаганды».

Партийному руководству очень скоро стало известно о «сообщениях из рейха» Олендорфа, которые вызвали переполох у аппаратчиков. Против системы сбора информации службой безопасности поднялась целая волна протестов. Партийные функционеры жаловались Мартину Борману и упрекали рейхсфюрера СС, что СД переходит установленные границы. Дело стало принимать такой оборот, будто бы в СД засели вражеские агенты. Польский генерал-губернатор Ханс Франк заявил, что «эти донесения — не более как измышления шпиков самого гнусного порядка». Гауляйтер Альберт Флориан написал в партийную канцелярию 30 ноября 1942 года: «Мои предположения, что СД сует свой нос в партийные дела.., к сожалению, подтвердились. Исходя из целей самозащиты… я прикажу всем своим сотрудникам не выполнять просьб и обращений СД без моего личного разрешения».

«Я запрещаю вынюхивание любого рода сведений со стороны СД, — сообщал гауляйтер Карл Вайнрих, — Мы ведь не в России, где все подвержены слежке ГПУ».

Партийные функционеры, проводя превентивные меры против СД, пытались вскрыть и парализовать агентурную сеть службы безопасности. Руководитель данцигской районной партийной организации Кампе на совещании местных партийных деятелей задал с трибуны вопрос: «Кто из вас является так называемым доверенным лицом СД?»

Когда один из них (это был некто Поле из городка Прауста) видимо, не видя в этом ничего предосудительного, подтвердил это, Кампе обрушился на него, сравнивая доверенных лиц со шпионами, не имеющими ни родины, ни совести. Из зала послышались крики: «Шпион!», «Это — методы Чека!» и тому подобные. Кто-то из присутствовавших позже заявил: «Должен отметить, что был очень удивлен, видя ту ненависть, которая проявилась со стороны партийных лидеров по отношению к СС».

Возмущенные аппаратчики ставили перед информаторами СД ультиматум: быть либо с НСДАП, либо с СС. Кампе, в частности, наставлял Поле, что нельзя одновременно подчиняться гауляйтеру и «господину Гиммлеру». Руководство СА запретило любое сотрудничество с СД. Так, шарфюрер СА Герман Шпрингер, являвшийся заместителем квартального представителя СД, получил из своего полка уведомление, в котором говорилось: «В соответствии с приказом начальника группы СА „Висла“ штурмовики не должны находиться на службе СД. В течение восьми дней вы обязаны представить письменное объяснение и клятвенное заверение, что вышли из СД. В противном случае вы будете уволены из СА».

Аппаратчики стремились изобразить доверенных лиц СД как доносчиков, врагов партии и их обезвредить. Тот же Кампе устроил партийный суд над Куртом Элертом — консультантом СД, обвинив его в противоправных действиях, несовместимых с членством в НСДАП.

Целый ряд партийных функционеров объявили СД самый настоящий бойкот. Гауляйтер Вильгельм Кубе, генеральный комиссар Белоруссии, запретил всем своим сотрудникам общение с представителями службы безопасности: никто из них не имел права посещения административных помещений СД, а служебные вопросы надлежало решать только в здании рейхскомиссариата, имея предварительно разрешение самого гауляйтера.

Даже Борман сделал 2 февраля 1943 года предупреждение Гиммлеру: «Недавно я уже обращал ваше внимание, что у многих гауляйтеров сложилось впечатление, будто бы СД видит свою главную задачу в наблюдении за политическим руководством и слежкой за работой партии. Мне представляется необходимым, чтобы вы в ближайшее же время направили всем гауляйтерам циркулярное письмо с объяснением истинного положения дел».

Поскольку шум, поднимаемый партийными функционерами, становился все громче, Гиммлер был вынужден уступить. 18 марта 1943 года он направил Борману письмо, в котором заверил того, что «СД имеет строжайший приказ не заниматься внутрипартийными делами». Борман был удовлетворен, зная, что Гиммлер не очень-то и любил Олендорфа.

«Честно говоря, я не перевариваю Олендорфа, — признался Гиммлер своему лечащему врачу Керстену. — Это — человек, не понимающий юмора, считающий, что знает все лучше других, и видящий в себе рыцаря, охраняющего святой Грааль, имея партийный значок в золоте и невысокий порядковый номер члена партии».

Вне всякого сомнения, из-за Олендорфа Гиммлер не стал ввязываться в споры с партией. Поэтому он ограничивал сферу деятельности СД, отдавая одно распоряжение за другим.

«Сообщения из рейха», посылаемые Гиммлеру, часто возвращались Олендорфу в разорванном виде с угрозой арестовать его и разогнать все его управление, если он будет продолжать совать свой нос в партийные дела. Гитлеру рейхсфюрер эти «сообщения» не посылал, говоря: «Они обычно столь пессимистичны, что могут отрицательно повлиять на настроение фюрера и снизят его работоспособность».