Второй раз Томми поймали за месяц до прыжка Эскаписта. Томми устроился в конце последнего вагона и открыл «Гудини о магии» Уолтера Б. Гибсона. Книжку дал ему Кузен Джо неделю назад; в книжке был автограф автора, создателя Тени, с которым Джо по сей день иногда перекидывался в карты. Томми снял туфли, надел повязку на глаз и сунул в рот полпачки «Блэк Джеков». Он услышал стук каблуков, поднял голову и успел увидеть, как мать в котиковой шубе, задыхаясь, вваливается в вагон, одной рукой напяливая на голову парадную черную шляпу. Мать стояла в другом конце относительно забитого вагона, и обзор ей загораживал высокий мужчина. Она села, не заметив Томми. Свою нежданную удачу он осознал не сразу. Глянул на книжку. На левой странице в лужице слюны лежал темно-серый ком жвачки: выпал изо рта. Томми запихал его обратно и лег поперек двух сидений в своем ряду, спрятав лицо под капюшоном куртки и загородившись книгой. Угрызения совести усугублялись памятью о том, что Гарри Гудини боготворил свою мать и, несомненно, не стал бы врать ей и прятаться. В Элмонте кондуктор пришел проверить билет, и Томми неловко подскочил на локте. Кондуктор посмотрел недоверчиво, и Томми, хотя прежде никогда этого кондуктора не видел, постучал пальцем по повязке и постарался сымитировать беспечность Кузена Джо.

– К офтальмологу, – сказал он.

Кондуктор кивнул и пробил билет. Томми снова лег.

В Джамейке он подождал, пока вагон совсем опустеет, затем ринулся на платформу. К поезду до Пенсильванского вокзала он примчался, когда двери уже закрывались. Некогда было строить догадки, в каком вагоне мать. Подождать следующего поезда пришло ему в голову лишь несколько минут спустя, когда – отпустив его ухо – мать сама и высказала такое предложение.

Томми налетел на нее – вполне буквально, почуял духи за миг до того, как твердый угол ее псевдочерепаховой сумочки ткнул ему в глаз.

– Ой!

– Ай!

Томми попятился. Мать схватила его за капюшон, подтащила к себе, стиснула сильнее и на полдюйма даже приподняла над полом, как фокусник, что держит за уши кролика, который вот-вот исчезнет. Ноги Томми замолотили по педалям невидимого велосипеда. Щеки у матери были нарумянены, веки подведены черным, как у девушки с рисунков Каниффа.

– Ты что делаешь? Ты почему не в школе?

– Ничего, – сказал он. – Я просто это… Я это…

Он огляделся. Естественно, на них пялился весь вагон. Мать приподняла его чуть выше и лицом придвинула к себе. От нее веяло духами под названием «Засада». Духи стояли на зеркальном подносе на туалетном столике, кутаясь в мантию пыли. Томми не припоминал, когда в последний раз их чуял.

– Я не могу… – начала она, но не договорила, потому что засмеялась. – Ну-ка, снимай повязку, к чертям собачьим, – сказала она.

Она поставила Томми на пол и оттянула повязку. Томми заморгал. Мать со щелчком отправила повязку на место. Не отпуская капюшона его «Майти Мэка», она проволокла сына в конец вагона и толкнула на сиденье. Томми был уверен, что теперь-то мать на него наорет, но она опять его удивила: села рядом и обхватила руками. И покачала туда-сюда, крепко обнимая.

– Спасибо, – сказала она гортанно и хрипло, как по утрам после вечера за бриджем, когда выкуривала пачку сигарет. – Спасибо.

Она ткнулась носом ему в макушку, и он почувствовал, что щеки у нее мокрые. Томми отодвинулся:

– Мам, что случилось?

Она щелкнула замком сумочки и достала платок.

– Всё, – ответила она. – А с тобой-то что? Ты почему бегаешь? Опять к Тэннену?

– Нет.

– Томми, не ври, – сказала она. – Не делай хуже – все и так нехорошо.

– Ладно.

– Нельзя так. Нельзя прогуливать школу, едва приспичит, и ездить в «Лавку Тэннена». Тебе одиннадцать лет. Ты же не хулиган.

– Я понимаю.

Вагон содрогнулся, заскрежетали тормоза. Поезд въезжал на Пенсильванский вокзал. Томми встал и подождал – сейчас мать тоже встанет, и выведет его, и протащит по перрону, и отвезет в Джамейку, а потом домой. Но мать не шелохнулась. Сидела, разглядывала свои глаза в пудренице, скорбно качала головой, потому что измазалась черными слезами.

– Мам?

Она подняла голову.

– Не вижу причин выбрасывать на ветер платье и шляпку потому лишь, что тебе приятнее поглазеть на разрезанную даму, чем поучить дроби, – сказала она.

– Ты что, не будешь меня наказывать?

– Я подумала, можно погулять в городе. Вдвоем. Поедим в «Шраффтсе». Может, в кино сходим.

– И ты меня не накажешь?

Она тряхнула головой – один разок, пренебрежительно, будто вопрос ей скучен. И взяла Томми за руку:

– И не вижу причин рассказывать отцу. А ты?

– Я тоже, мэм.

– Отцу и без того есть о чем переживать.

– Да, мэм.

– А этот казус мы оставим при себе.

Томми кивнул, хотя глаза у нее пылали как-то пугающе. Томми вдруг безумно захотелось, чтоб его опять наказали. Он сел.

– Но если ты еще раз так сделаешь, – прибавила мать, – я заберу все карты, и волшебные палочки, и всю эту твою ерунду и брошу в мусоросжигатель.

Томми слегка отпустило. Как она и обещала, они пообедали в «Шраффтсе»: мать взяла фаршированные перцы, Томми – сэндвич «Монте-Кристо». Час они проторчали в «Мейсиз», заглянули на «Это должно случиться с вами» в «Транс-люкс» на Пятьдесят второй улице. Успели на 16:12 домой. Когда вернулся отец, Томми уже спал, а наутро, когда отец пришел будить его в школу, не сказал ни слова. Встреча в поезде рассыпалась и провалилась в щели их семьи. Как-то раз, уже сильно позже, Томми собрался с духом и спросил у матери, что она-то делала тогда в поезде до города, разодетая как на праздник, но она лишь прижала палец к губам и продолжила сражаться с очередным списком, который снова забудет на столе.

В день, когда все изменилось, Томми и Кузен Джо сидели в передней комнате конторы «Невидимых кремов Корнблюма», где стоял бутафорский стол секретарши. Томми устроился в кресле – большом и с подголовником, обитом шершавой тканью, похожей на мешковину, зеленой, как бильярдное сукно, – болтал ногами, пил крем-соду из банки. Джо лежал на полу, сунув руки под голову. Оба молчали – Томми казалось, что уже несколько минут. Когда он приезжал, они часто подолгу не говорили толком ничего. Томми читал книжку, а Кузен Джо трудился над комиксом, который, по его словам, рисовал с тех пор, как поселился в Эмпайр-стейт-билдинг.

– Как твой отец? – внезапно спросил Джо.

– Нормально, – ответил Томми.

– Ты всегда так говоришь.

– Я знаю.

– Он, наверное, переживает из-за этой книги доктора Уэртема? «Соблазнение малолетних»?

– Ужас как переживает. Из Вашингтона какие-то сенаторы едут.