– Войдите!

Вошел Чвартек. Он производил впечатление человека, которого крепко держит за воротник какое-то невидимое создание. Чвартек поздоровался, подавая профессору руку, вспотевшую и холодную. Извинился за неожиданный визит, покрутил шеей, подвигал плечами, словно одежда неожиданно стала ему слишком тесной. Он крепился, сдерживая слова, готовые вот-вот сорваться с губ.

– Пожалуйста, садитесь, коллега…

Чвартек сел так, словно аршин проглотил, несколько раз стиснул кулаки, так что хрустнули суставы, и, наконец, начал:

– Профессор, произошла странная вещь…

Брови Селло поднялись, но выражение лица его, казалось, говорило: «Все может быть».

Однако, когда молчание ассистента затянулось, профессор посмотрел на него и увидел, что Чвартек всматривается в одну точку профессорского стола, словно там подкрадывалась кобра. Селло проследил за его взглядом, но не увидел ничего, кроме бронзового прибора для письма и пресс-папье с головкой смеющегося божка, которое он получил когда-то в подарок от доктора Лончковского. Ассистент, пересилив себя, разразился:

– Непонятная, необыкновенная вещь произошла! И одновременно такая глупая… – Он содрогнулся. – Ах, извините, сам не знаю, что говорю…

– А что, собственно, произошло? – мягко спросил профессор.

Чвартек покраснел.

– Я как раз работал над статьей, вы знаете, той, о всеобщности законов природы и так далее, и случайно тронул пресс-папье, которое стоит у меня на столе, такое же, как это, – показал он пальцем. – Я столкнул его, и, профессор, – он открыл рот, будто невидимый демон хотел запихать ему слова назад в горло, – и оно не падало!!!

– Вы столкнули пресс-папье, и оно не упало? И это так удивительно?

Явная нотка сочувствия звучала в голосе Селло.

– Вы меня не понимаете!

Чвартек все больше багровел.

– Оно не падало, только… только зависло. Зависло в воздухе. Да, зависло!

– Гм-м, зависло?

Чвартек от робости перешел к атаке.

– Зависло, да! И продолжает висеть. Я подталкивал его, пробовал опустить, оно снижается, но каждый раз возвращается. Опирается о ширму, ту ширму, что осталась после Лончковского, вы знаете, профессор, – эта китайская… И так висит.

– Может, оно зацепилось за что-нибудь?

– Нет! Так, только касается ширмы, но висит абсолютно свободно. Висит! – Со сжатыми губами он посмотрел на профессора, словно ожидая помощи.

– И вы говорите, что и теперь так висит?

– Да.

– Может, однако, какая-то нитка?.. – вполголоса заметил Селло, на что Чвартек среагировал взрывом горячих, немного слишком громко брошенных слов:

– Оно не только висит, но это… это… ну… ходит за мной. То есть не ходит, – поправился он, заметив мелкий, но красноречивый спазм, который пробежал вокруг губ профессора, – не ходило, только словно плыло. Когда я к нему приблизился, оно прыгнуло и ударило меня в бок. Вот сюда.

– Ударило в бок?..

– Да!

Ассистент почти кричал:

– Я исключил все физические факторы!.. Конвекция… Какое-то силовое поле… В комнате нет никакого излучения, ни магнита!.. Впрочем, оно не металлическое, нет, самое обычное!..

– Значит, вы тщательно его изучили? А там было светло?

– Профессор, – Чвартек опять хрустнул суставами, а голос у него задрожал от напряжения, – я делал все, что было возможно. Исследовал Гейгером со всех сторон… искал, и ничего. Оно постоянно висит возле этой ширмы, какой-то метр над полом, словно его там что-то присосало, и… и висит…

– Но вы говорили, что оно приближалось к вам, а значит, свободно двигалось в пространстве, да?

– Да, за мной. Вот здесь меня тоже ударило. В лоб. Это в первый раз. Потому что во второй – в бок. Я даже думал, что, может, это я… Что это из меня… ко мне… какая-то такая сила… оттуда… или оттуда…

– Какая сила?

Чвартек покрутил шеей, пожал плечами, сглотнул, дернулся и не нашел слов.

Профессор встал, отошел за свое кресло и, опираясь о его изголовье, деловито спросил:

– Субъективно, ибо о другом подтверждении не может быть речи, вы исключаете возможность какой-либо галлюцинации, какой-либо ошибки, какого-то, гм-м, ну, внушения или даже заблуждения, возникшего от переутомления? Понимаете, коллега, я не хочу вас обидеть, но…

Чвартек многократно кивнул головой.

– Да, я понимаю. Нет-нет, это не могла быть ни галлюцинация, ни сон. Это продолжалось долго. И в палец я себя уколол, чтобы проверить. Изучал, видел, – он поднес руку к глазам, – касался, я видел его…

Профессор серьезно кивнул.

– Ну да, свидетельство органов чувств… Мы знаем, что они не безошибочны… и всегда больше шансов на заблуждение, чем на то, чтобы такое чудо произошло…

Чвартек невольно засмотрелся на смеющуюся головку божка на профессорском пресс-папье. Не задумываясь, он сказал почти шепотом:

– А ведь это произошло. Не говорю, что чудо, но… может, это я сам… или статуэтка какая-то необычная… Похоже, что такие феномены происходят там, на Востоке. Йога… магия… какое-то духовное притяжение… что-то оттуда, – показал он пальцем на лоб, не отдавая себе отчета в том, что это имело и другое значение.

Селло, однако, не воспользовался случаем произнести язвительную шутку. Он был сердит, но совладал с собой.

– А… левитация?.. – сказал он спокойно, слегка поднимая брови, но вместе с тем смотрел на своего ассистента так, будто бы это был совершенно чужой человек, которого он видит в первый раз.

– Я не говорю, не называю, но если физически нельзя объяснить… И почему из всех предметов именно этот… И к этой китайской ширме?.. Ведь я исследовал… Может, вы сами… – выбрасывал из себя Чвартек обрывки фраз в сильнейшем замешательстве.

Некоторое время ему казалось, что взгляд профессора насмешлив и холоден, но он списал это на собственное раздражение.

Селло подошел к двери, извиняясь перед ним:

– Я пойду с вами; скажу только жене, что ухожу.

Скоро он вернулся с плащом и шляпой в руках. В дверях он остановился, изумленный. Ассистент выпрямлялся, поднимая с пола что-то не очень большое, красное…

– А это что?

Глаза их встретились. Чвартек держал в руке пресс-папье профессора, у которого теперь был отломан один угол. Этот угол он держал в другой руке и вращал его в пальцах, не зная, что делать с лакированным обломком.

– Ага… вы пытались повторить эксперимент, и не получилось?..

Чвартек, попеременно бледнея и краснея, положил несчастное пресс-папье на стол и двинулся за профессором; личико деревянного божка попрощалось с ним насмешливой улыбкой.