– Пойдем в ванную. Кажется, и я испачкался в чернилах.

* * *

Потом началась работа. Призвали на помощь инженеров-электриков, которые, услышав о нагрузке, какой физики хотят подвергнуть космотрон, долго крутили головами и не хотели брать на себя ответственность за целостность обмотки. Однако же научный совет принял решение немедленно приступить к испытаниям. Попытки синтеза тянулись долго. То вспомогательная аппаратура Ван дер Граафа не давала нужного напряжения, то вакуум не был достаточным, то поток ионов синтета был слишком незначительный; большие катушки электромагнитов чрезмерно нагревались, и надо было наспех монтировать охлаждающие установки; предохранители сгорали сериями, а когда уже все пошло на лад, едва полученный стеллар тотчас же распадался.

В течение недели коллектив Селло ел, спал, почти жил в цехе космотрона вместе с бригадой электриков, которые вместе с физиками бродили среди извивающихся по полу кабелей, передвигали трансформаторы, меняли соединения, неутомимо копошась у подножия бронированного колосса. Время от времени гул голосов, лязг и стук инструментов, наполняющих цех, стихали, и раздавалось возрастающее дребезжание. Люди, стоявшие на контрольных пунктах, не отрывали глаз от дисков часов, стрелки колебались, напряжение росло, в усиливающемся хоре искушенное ухо различало высокий свист вращающихся вакуумных насосов, дрожащее бренчание железа трансформаторов и тихое, но всепроникающее шипение потока нуклонов, стреляющего белым узким пламенем из щели в толстом панцире космотрона. Селло, кривясь и морщась, вставал на двухъярусную возвышенность перед главным распределительным щитом. Все свое недовольство слишком малой мощностью космотрона он вкладывал в выражение лица – казалось, что он пробует какую-то небывало горькую жидкость. Круговыми движениями рук он давал знать электрикам, чтобы те увеличивали ток на магнитах. Когда стрелки начинали доходить до красных черточек перенапряжения, ассистенты сильней сжимали руки на выключателях, а Селло кривился еще больше. В глубине корпуса космотрона ток гудел все громче, заглушая все другие звуки. В конце концов движимые части аппарата, а затем и пол начинали вибрировать. Дрожь шла по несущим балкам, прошивала тела людей. Стрелки достигали красных отметок. Теперь все переносили взгляд с циферблатов часов на лицо профессора, который с высоты, как вождь на поле битвы, охватывал всю картину целиком. Неожиданно в хоре громыхающих отголосков возникали короткие, хлещущие звуки. Это соединенные с репродукторами счетчики Гейгера предостерегали, что в пространство, где находятся люди, из-за защитной стены просачивается проникающее излучение. Селло нажимал красную кнопку, за предохраняющими сетками раздавалось щелканье выключателей, стреляющих огненными зигзагами, и наступала неожиданная тишина. Потом люди снова суетились, и через какое-то время все начиналось сначала.

Результатом этой неустанной работы стал маленький кусочек субстанции, который вобрал в себя атомы искусственно созданного элемента. Эту крупинку материи, закрытую в толстостенном свинцовом ящике, торжественно вручили микрохимикам. В аналитической лаборатории ее подвергли долгой серии процедур, благодаря которым она убывала все больше, размываемая кислотами, перетапливаемая, пропускаемая в форме пара между полюсами электромагнитов, дистиллированная фракциями, пока, в конце концов, группа Селло не получила от химиков небольшую стеклянную пробирку. На ее дне находилась видимая только через микроскоп, неприметная, серая как пепел щепотка металлического стеллара.

Опускался вечер последнего дня ноября. В зданиях Института термоядерной химии, Отделов космических излучений и атомных установок господствовала абсолютная тишина. Большинство работников уже покинуло стены института, направляясь или на автомобилях в близлежащую Варшаву, или в свои домики в университетском городке. Огромные лаборатории стояли, погруженные в темноту, ветер гнал тучи сухих листьев, с шелестом круживших вдоль стен зданий. Только в цехе с космотроном еще работали бригады техников-монтажников, грохотала лебедка, стреляли пневматические молотки, голубым цветом взрывались огоньки, на доли секунды освещая асбестовые маски сварщиков. Это электрики и монтеры инженера Кеча устраняли повреждения, нанесенные космотрону во время последнего эксперимента и вызванные слишком мощным током. Кроме работающих в цехе, в институте находились еще два человека: профессор Селло и ассистент Чвартек. В партере здания, прилегающего к главному корпусу, они заканчивали начавшиеся после полудня опыты.

Ученые находились в помещении циклотрона. Большой, как самолетный ангар, зал был освещен голубым светом дневных ламп. Посередине возвышалась над полом бетонная призма, в которой – словно в каменном саркофаге – была помещена аппаратура. Стены полутораметровой толщины защищали людей от вредного излучения.

Оба ученых стояли у основания шершавой стены, за которой находился циклотрон. Перед ними виднелась доска измерительных приборов и аппаратура, называемая «механическими руками», – система манипуляторов, с помощью которых на расстоянии можно было выполнять различные операции в зоне опасного излучения. Из бетонной плиты выступали окуляры зеркальных перископов. Селло записывал результаты в толстой тетради в клеенчатом переплете, Чвартек же, наклонившись, смотрел в перископ и нажимал кнопки аппаратуры. Только что они закончили бомбардировку пластинки элемента потоком быстрых частиц. Через перископ было видно, как похожие на пальцы скелета металлические держатели берут пластинку, вынимают ее из рамки и вбрасывают в желобок, в который тут же впрыскивалась струя воды, подхватывала пластинку и уносила ее к воронкообразно расширенному входу в трубопровод. Отсюда под защитой жидкости образец достигал подземелья здания, где его ждали автоматические аппараты, выполняющие проверку на радиоактивность.

– Нужны сейчас снимки? – спросил Чвартек, не без удовольствия наблюдая, как опасный источник излучения исчезает из поля видимости, и вытирая пальцы платком скорей символически, чем по действительной необходимости.

– Нет, можно будет получить завтра, – сказал профессор. – Я считаю, что мы не увидим ничего необычного. Я хотел бы только взять немного мезонных торов – пригодились бы для демонстрации на лекции.

– Образец треснул, профессор, – заметил Чвартек, покидая свое место возле распределительного щита.

Профессор только махнул рукой, словно говоря: «Я это допускал», – и двинулся к выходу. Узкий коридор вывел к высокому и тесному помещению, из стены здесь выступали большие металлические «носы», которые как будто бы обнюхивали проходящих: это были аппараты, определяющие радиоактивность одежды, тел и волос. Эти аппараты были соединены с входным замком двери таким образом, что даже кто-то проявивший легкомысленность не мог покинуть предприятие, не подвергшись процедурам очистки, потому что автомат, обнаружив «излучающего» человека, тотчас же блокировал дверь и открывал другую, ведущую в специальные душевые. Однако в этот раз огни сигналов не загорелись. Ассистент и профессор свободно прошли и отправились на первый этаж, в библиотеку. Здесь оба уселись возле большого окна, выходящего в парк. Селло угостил Чвартека сигаретой и сам с удовольствием затянулся дымом. Он любил после работы немного отдохнуть именно в этом месте, потому что ощущение особого покоя создавало у него соседство как высоких полок, заполненных темными томами, так и больших деревьев парка, гнущихся сейчас за окнами под напором ветра. Они сидели неподвижно, такое созерцание продолжалось какое-то время, наконец Селло заговорил первым. Разговор пошел, как большинство разговоров в институте, на тему стеллара.