Я отпустил его, и он слился с толпой прочих мертвецов. Заскрипели весла в уключинах. Единственный звук, нарушавший смертную тишину туманного «ничто» вокруг.

Этого я хотел? Этих ответов искал? Стало ли мне легче?

Не знаю.

* * *

Просто торчать на носу, подобно гальюнной фигуре, быстро надоело. Тем паче что у корабля уже имелась одна, облик которой менялся всякий раз, как я бросал на нее новый взгляд. То это была обнаженная женщина с мечом в руке, то дракон, то птица с хищно изогнутым клювом.

Сам корабль тоже не был чем-то постоянным. Паруса меняли цвет, расположение и форму, сменялись число весел и высота бортов. Ради интереса я попробовал управлять этими изменениями. Поначалу ничего не выходило — воображение шло вразнос, придавая судну совсем уж причудливые формы. Потом я понял свою ошибку — не всё сразу. Начал работать с мелочами. Парус, форма носа, снасти. Немного сосредоточенности — и из древнего кнорра удалось вылепить вполне современную трехмачтовую каракку с каютой. Возможно, настоящего моряка она бы повеселила — мои знания в кораблестроении далеки от совершенства, однако я не был привередлив.

Весла по бортам смотрелись странно, но они оказались единственной деталью, недоступной изменениям. Какую бы форму ни придавало кораблю мое воображение, у него были весла и гребцы.

Я спустился в каюту. Она была пуста — голые дощатые стены, и я потратил какое-то время, заполняя пространство мебелью. Под конец попробовал сотворить корабельного кота, но после бесконечно долгих неудачных попыток получился только портрет на стене, до отвращения похожий на Франческу в облике кошки. Я раздраженно снес это художество вместе с половиной обстановки и поднялся наверх.

Здесь ничего не поменялось. Все тот же туман, бесцветность и жутковатый скрип дерева о дерево. Корабль сохранил форму, что я придал ему, непонятно почему, но это постоянство обрадовало меня.

— Эй, парни. Немного неловко отвлекать вас от дела, но когда мы прибудем?

Вопрос повис в воздухе. Здесь не было времени и пространства, а значит сами понятия «когда» и «где» теряли смысл.

— Эй, Нилс, — я почувствовал внезапную сухость во рту. — Как долго плыть до Эмайн Аблах?

Ответом был скрип уключин.

Франческа

Я останавливаюсь перед зеркалом, чтобы еще раз бросить на себя взгляд.

Идеально.

Платье — кремовое, обманчиво простое, почти скромное, но стоит приглядеться…

Маджаратское кружево, ткань — драгоценный переливчатый атлас с востока, двадцать золотых за тюк — почти весь тюк на платье и ушел, подол-то какой! И шлейф! А вышивка по краю лифа! А сама работа — дюжина мастериц-белошвеек шили мне его месяц!

Почти так же прекрасно, как платья мастеров фэйри. Я буду самой красивой невестой! Если не в мире, то в Рондомионе уж точно.

Ошейник все портит…

Рядом с прикрывающим декольте полупрозрачным гипюром он смотрится невероятно вызывающе и уродливо. Вечное напоминание о том, что на самом деле я всего лишь вещь. Собственность жуткого человека.

Не человека. Негодяя, изверга, монстра…

Ошейник не снять, а это значит, что мой хозяин жив, где бы он ни был. И однажды может вернуться, чтобы заявить о своих правах на меня. Снова вырвать из привычной жизни, с таким трудом отстроенной на осколках прежней.

Вернется ли? Уже больше трех лет от Элвина нет никаких вестей. И это прекрасно! Не желаю ничего знать о нем, его ужасном мире и отвратительных родственниках. Уверена, все они так же извращены и испорчены, как мой хозяин! И даже те, кто на первый взгляд кажутся милыми и славными, внутри скрывают чудовищные пороки.

Не хочу думать о нем! Тем более в такой день.

Не хочу думать, но не думать невозможно. Если бы от мыслей о маге было так же легко избавиться, как от его многочисленных подарков, которые я оставила на Изнанке.

Взяла только деньги и шарф с заклинанием иллюзии.

Еще я взяла рыжего демона, которого он называл своим конем. Даже надевать уздечку на это адское создание было страшно — отхватит пальцы в один укус, и сказать ничего не успеешь.

Но я не могла оставить живое существо в башне умирать от голода и одиночества.

Медленно набрасываю на плечи подарок Элвина, и с шеи зазеркальной Фран исчезает опостылевшая полоска кожи. Только привычное, уже почти незаметное, как дыхание, ощущение ошейника на горле. Иллюзия — она для других, не для меня.

Не хочу, чтобы чернь пялилась и судачила, отчего это невеста виконта Уотерхорса ходит в ошейнике. Не будешь же за каждым сплетником бегать, чтобы пересказать ему ложь про данный в храме обет никогда не снимать ошейник, если армия Фреццо отступит от герцогства.

Опускаю фату из маджаратского кружева — и отчего-то на душе начинает точить когти Маленькая Фран. Задевает ненароком сердце, заставляя его кровоточить.

Почему я грущу? Откуда это тянущее, гнетущее чувство тоски? Ведь сегодня мой день. Мой самый главный, самый счастливый день! Не торопливое венчание украдкой, на рассвете, как было с Лоренцо, о нет! Теперь я подъеду к храму в карете, запряженной шестеркой белоснежных лошадей. И всю дорогу от кареты до порога святилища пройду под руку с родным братом, а дети будут кидать пшено и лепестки роз…

Это все случилось благодаря Риккардо. Выход в свет, Джеффри, помолвка…

Я сбежала на человеческую половину реальности почти сразу, как поняла, что Элвин не вернется. Взяла деньги и сбежала. Не к жалкому Бакерсону, о нет! Просто назвалась богатой вдовой и купила дом на человеческой половине. Видеть не могла больше башню и брауни. Вещи Элвина по всему дому, его запах в каждой комнате — все напоминало о подсмотренной на балу ужасной сцене.

Я чувствовала себя дурой. Наивной, доверчивой дурочкой. Расчувствовалась, напридумывала себе всякого про золотое сердце под броней цинизма, про одиночество… Вообразила себя спасительницей! Квартерианской мученицей, которая исцелит израненную душу добрым отношением. Тьфу, даже вспомнить стыдно. Чудовище — оно и есть чудовище. Первое впечатление всегда самое верное.

Брат нашел меня через год. Как же я удивилась, когда услышала окрик «Франческа!», обернулась и увидела его. Здесь. На улице Рондомина.

— Это правда ты?

И потом мы долго стояли, обнявшись. Лишь когда из окна рядом плеснули помоями — чуть левее, и аккурат бы нас окатило, — брат разжал руки. Посмотрел на меня — счастливый, повзрослевший.

— Я нашел тебя! Я знал, что смогу тебя вернуть.

Тогда я и услышала, как он искал меня вопреки воле отца. Полтора года искал.

Я рассказала ему почти все, что со мной случилось. Только о насилии промолчала.