К счастью, в следующую секунду я вспомнил древние легенды. Вынул кинжал, рассек руку и протянул ему:

— Пей.

Он жадно припал к ладони. Глоток. Короткий плащ из темного сукна, высокие сапоги. Еще глоток. Кружевные манжеты на камзоле строгого покроя, воротник стойкой, шляпа с высокой тульей.

Последним проявилось лицо. Тяжелое, мужественное. Седая борода, кустистые брови.

Я понял, что не узнал бы его, встретив в толпе. Когда мы виделись в последний раз, он был сильно моложе.

Это странным образом успокаивало. Словно убеждало в реальности нашей встречи. Я начал бояться, что не найду здесь ничего, кроме своих воспоминаний.

— Помнишь меня, Нилс?

Он тяжело молчал, вглядываясь в мое лицо. На губах застыли сгустки крови.

— Принц Хаймлад, — наконец выговорил он. — Да, я помню.

Имя не подходило. Оно было чужим мне. Как одежда семилетнего пацана.

— Хаймлад Скъельдингас давно мертв. Я — его душеприказчик.

— Я помню, когда вас уводили, вы клялись, что найдете меня, если потребуется, и в аду. Не думал, что вы сможете выполнить клятву, ваше высочество.

Я жестко усмехнулся. Да, в этом ощущалась злая ирония.

— В мире все в равновесии, Нилс. Кто-то нарушает клятвы, которые так легко держать. Кто-то исполняет невозможные.

— Я предлагал королю Фенгу убить вас. Оставлять врага в живых — глупость. Даже такого маленького и слабого. Но он боялся, что ваша мать никогда не простит ему этого. Зачем вы пришли вопрошать мертвеца?

Я задумался:

— Есть две причины, Нилс. Одна тревожит мой разум, вторая — сердце. Я не умер, как на то надеялся дядя. Напротив, обрел новый дом, родственников и могущество, которое никогда не снилось королям Ундланда. Но я слишком долго рос. На Эмайн Аблах время течет иначе. Когда смог покинуть место, которое стало мне новой родиной, и вернулся в Хансинор, было поздно. Большинство участников той истории состарились и умерли своей смертью. А те немногие, кто были очевидцами, остались в живых и сохранили разум, не смогли меня вспомнить. Они стерли меня, Нилс! Нигде в хрониках не найдешь упоминания, что у короля Аурвендила был сын! Я начал сомневаться в своей памяти.

Мне было двадцать, а в человеческом мире прошло почти сорок пять лет. Фенг уже умер, но Амалия еще была жива. Крепкая семидесятилетняя старуха. Мать короля, бабка наследного принца. Я смотрел на ее изборожденное морщинами лицо — узнавал и не узнавал. Мне хотелось упасть перед ней на колени и разрыдаться, ударить по лицу и назвать шлюхой. Мне хотелось схватить ее за плечи и трясти, трясти, выкрикивая «Почему?» и «За что?». Мне хотелось, до безумия, до боли хотелось, чтобы она оправдалась, объяснила, попросила прощения, сказала, что в этом не было ее вины, сказала, что любит меня…

Мне хотелось простить.

А она посмотрела на меня равнодушно, без тени узнавания. И спросила: «Какой Хаймлад?»

Я не раз потом благодарил богов за то, что не убил ее в ту минуту.

Время стирает все. Но я до сих пор даже в мыслях не могу называть ее матерью. Только по имени.

Позже я понял — она действительно забыла. Они все забыли. Помню, как словно помешанный бегал от одного замшелого осколка своего прошлого к другому. Говорил, убеждал, вспоминал, приводил примеры и доказательства, сулил денег, перебирал, как скряга, те немногие детские воспоминания, что остались со мной. Они брали деньги, кивали и говорили, что помнят, но я видел по глазам — это ложь. Я был для них чужаком. Безумцем, у которого не грех взять золото.

— Отречение — не просто красивый ритуал, ваше высочество. Мир людей отверг и забыл вас.

— Но ты помнишь!

— Я — мертвец, которому не суждено обрести покой.

Он говорил спокойно и размеренно. Равнодушно. Словно уже пребывал в вечном покое и ничто не могло потревожить его.

Знал ли дядя, на что обрекает обряд изгнанников? Думаю, нет. Наверное, ему казалось, что он поступил милосердно.

Что же, так и было. Я же выжил. И смог обрести куда больше, чем утратил. Уже молчу про то, что благодаря Отречению я избавлен от необходимости жить в Хансиноре. Мерзейшее, паскуднейшее место из всех, что я видел в этом мире, а я одно время много путешествовал…

До сих пор сожалею, что так и не успел поблагодарить короля Фенга как следует. Показать ему, каких успехов я добился в магии огня.

Переносить благодарность на сорокалетнего короля Ундланда — моего единоутробного брата, который еще даже не родился, когда случилась эта давняя и грязная история, показалось мне перебором. В такой мести не было удовлетворения, только горечь и стыд.

Когда отомстить невозможно, остается только простить. Ну, или продолжать жить в тени прошлого.

— Здесь довольно уныло. Хреново быть мертвым, да? Нет-нет, не отвечай. Я не буду злорадствовать. Ты сам себя наказал так, что думай я хоть сто лет, не придумал бы страшнее.

— Живые не знают, что грунд — тоже не просто красивый ритуал. Я не раскаиваюсь. Мертвые не умеют каяться.

— Всегда подозревал что-то подобное… — Контуры его тела начали бледнеть и таять. Я поспешно обновил порез и протянул ладонь.

— У меня есть еще один вопрос, Нилс. Почему ты это сделал?

— Ваш дядя обещал мне больше денег и власти.

— И все?! Ни месть, ни личная неприязнь, ни принцесса и полкоролевства в придачу, наконец?! Ты предал ради двадцатипроцентной прибавки к жалованью?

— Он заплатил вдвое.

— И что — он доверял тебе после этого? Зная, что ты предашь его так же тому, кто даст втрое больше?

Усмешка на его бесстрастном лице смотрелась неуместно:

— Никто не предложил, принц. А если бы предложил, я бы крепко подумал. Мне нравился король Фенг. Он был хорошим правителем — умным и жестоким. Куда лучше вашего слабовольного отца. Страна при нем процветала. У Фенга была только одна слабость — ваша мать, но он никому не позволил использовать ее против себя. Я держал его копье еще пятнадцать лет, потом состарился и вышел в отставку. Он отпустил меня с дарами.

— Знаю. Я расспрашивал, как ты умер. Надеялся, что в одиночестве и страдании, отверженный и проклинаемый. Реальность разочаровала.

— Справедливости не существует, принц.

— Можешь не рассказывать. Ладно, пусть мне не суждено стать героем одной из тех пафосных саг, где сын мстит за убитого отца, много крови, драмы и трупов. Переживу. Расскажи мне о своей новой работе, Нилс.

— Я сижу на веслах. Мы гребем. Всегда.

В обыденности этого «всегда» пряталась настоящая безысходная жуть.

— Никогда не буду давать грунд. А если придется, умру, но исполню. Что же, можешь вернуться к своему занятию. Мы отправляемся на Эмайн Аблах. Я соскучился по Августе.