— Достаточно попросить, сеньорита. Хотела стряпчего — получи стряпчего. Можешь выходить замуж, не стану препятствовать, — я схватил плащ и горн. — Беги, еще успеешь его догнать.

Intermedius

Лорд-командор

В полдень на центральной площади всегда людно и шумно. Важно прогуливаются горожане, ведя под ручку своих фру и фрекен; у храма канючат нищие; грохочут по брусчатке деревянные колеса телег и карет; а от лучшей городской гостиницы — аккурат напротив храма — по всей площади расползается ароматный запах глега и медистера.[27] И каждый час, когда минутная стрелка больших часов на башне останавливается напротив разеннской цифры XII, по всей площади разносится чуть глуховатый, но мелодичный перезвон.

Вот и сейчас отзвучал второй час пополудни. Невысокий светловолосый мужчина, который уже минут двадцать приплясывал на морозе у подножия башни, время от времени поднимая голову, чтобы свериться с бегом стрелок, недовольно поморщился, поднял повыше ворот и укрыл руки в пазухи одежды. С утра было солнечно, но к полудню, как это часто бывает на севере, небо заволокло тучами, с моря потянуло резким бризом, и стоять, коченея на холодном ветру, становилось все сложнее.

— Генрих! — мягкий голос из-за спины оборвал томительное ожидание.

Названый Генрихом обернулся и почтительно поклонился.

— Мессир.

— Холодно как-то, — вновь подошедший зябко поежился. — И чего ждешь на таком ветру? Пошел бы в трактир.

Генрих махнул рукой, как бы говоря «да ну его».

— Не могу. Душно там, чадно…

— А, ну да. Ты же у нас нюхач. Тогда пройдемся.

Они свернули на одну из узких улочек, что колесными спицами расходились от главной городской площади. Справа и слева наползали друг на друга узкие фасады домов, нависали над мостовой, почти образуя над головой каменный свод — руку протяни и дотронешься до соседского окна. Человек, к которому Генрих обращался «мессир», временами беспокойно поглядывал наверх, словно опасался, что его окатят ведром помоев.

— Не люблю север, — пожаловался он своему спутнику. — Холодно, сыро, летом не уснуть — светло. То ли дело у нас, в Анварии… А ты ведь родом из этих мест, Генрих?

— Из Прайдена.

— А, ну там хоть теплее.

Улица вывела к порту. Здесь было тихо и безлюдно — по календарю шла пятая неделя весны, но Янтарный океан продолжали терзать зимние шторма, и безумцев, готовых бросить вызов стихии, не находилось.

— У вас получилось, мессир? — спросил Генрих. Его голос слегка дрогнул.

— Думаю, да.

— И?

— Все не так плохо. Или все очень скверно — как посмотреть. Представь себе, что ты подбрасываешь монету, — в доказательство своих слов мессир извлек из кармана серебряный солид и подбросил. — Пока монета в воздухе ты не знаешь, что выпадет — орел или решка. Вот наша ситуация сейчас — та же монета. И самое печальное, что если я попробую повлиять, почти наверняка выпадет решка. Судьба не терпит слишком явного насилия.

В доказательство своих слов он продемонстрировал упавший реверсом солид.

— Но… как же дальше?

Мессир вздохнул:

— Придется оставить девочку в покое. Следить издалека, через третьих лиц. Никак не вмешиваться. И готовиться. Восстанавливать Орден, продолжать нашу работу. Следующая точка схода всех вероятностей будет через двадцать лет. К этому времени у нас на руках должен быть работающий прототип Звезды Хаоса. Время есть, Генрих, и впереди интересная работа.

Генрих помялся:

— Простите меня, мессир. Понимаю, что вам виднее, но разве не проще было избавиться от этого мага?

— Не проще! — резко обрубил собеседник.

— Но… наша база. И наработки…

Мужчина покровительственно улыбнулся:

— Тебе ли не знать, что все ценное мы успели спасти. Остальное даже к лучшему. Рондомион стал… неудобен. Слишком много внимания. До меня доходили слухи, что официя дознавателей подозревает неладное. На фоне этого получить проблемы с Братством Стражей? Нет, поверь, мы скинули балласт. Так же, как в Разенне. Главная ценность — знания, а их удалось сохранить. Остальное приложится.

— А люди?

Перед тем как ответить, мессир долго смотрел, как черные волны лижут седой камень пирса.

— Мы оставили в Рондомионе дураков и трусов, — прозвучал его задумчивый голос. — Прежний Орден прогнил изнутри — наследие Хьюго Пайнса. Я бы избавился от Найтвуда еще восемнадцать лет назад, но он был нам нужен. Он и его выкормыши.

— Там были не только люди Найтвуда.

— Тебе ли не знать, мы — солдаты. Солдат должен быть готов погибнуть, защищая то, во что верит.

Элвин

К грискам все! Особенно Франческу.

Я, не раздумывая, поднялся по сходням. Огляделся, вдохнул воздух. Вопреки ожиданиям, он не пах тленом. Он вообще ничем не пах — стерильный и безвкусный. Борта заволакивало белым, непроглядным туманом. Я кинул взгляд за спину. Там тоже стоял туман. Берег исчез.

Не было звуков. Криков чаек, порывов ветра, скрипа корабельной снасти. Не было красок. Туман наваливался, сминая борта в душных объятиях, и меня не оставляла странная уверенность, что туман и корабль — одно целое.

Здесь не на что было опереться. Я отводил взгляд от предмета — и он исчезал. А может, и не существовал никогда. Не оставляло чувство, что все вокруг — не более чем тень моего разума. Так смотришь на свой детский портрет, узнавая и недоумевая.

На редкость унылая бесконечность. Но я здесь не за тем, чтобы разглядывать свое представление о корабле мертвецов.

— Я хочу видеть команду.

Воздух сожрал звук, голос был глух и невыразителен, но они явились — послушные, бледные тени. Гниющее мясо в обрывках одежды, черви, белая кость там, где плоть окончательно разложилась. И все это — нереальное, плоское, потому не внушающее отвращения. Как эскиз, намалеванный неумехой-художником на холсте тумана.

Что увидел бы Джанис, стой он рядом со мной? А Фергус?

«Куда плыть, господин?» — мысль пришла извне и несла в себе вопрос.

— Никуда! Мне нужен Нилс Хререксон. Есть ли среди вас тот, кто при жизни носил это имя?

«Да», — одна из теней отделилась от толпы. Серая и безликая, неотличимая от прочих.

— Нилс Хререксон?

Снова «Да», похожее на выдох.

— Ты помнишь меня?

«Нет».

Я предполагал такой ответ и все равно покачнулся, услышав его.

Неужели все — ложь?