«Мы не могли пройти по кварталу… не могли пойти в ресторан… — говорил он. — Йоко сказала мне: «Здесь ты сможешь гулять… ты сможешь пройти по улице». Но я был как на иголках, я шел и все время ждал, когда кто-нибудь что-нибудь или скажет, или прыгнет на меня, и потребовалось два года, чтобы расслабиться… Теперь я могу выйти вот прямо из этой двери и пойти в ресторан… Я имею в виду, люди, конечно, подходят, просят автограф или говорят «привет», но они тебя не лапают, понимаете?»

Утром в понедельник 8 декабря Джон позавтракал в кафе La Fortuna на Коламбус-авеню, после чего у него была стрижка. Уже много недель он носил длинные волосы, словно битл образца 1966 года, а до того годами то делал «конский хвост», то отращивал лохмы с бородой. Теперь он хотел, чтобы его подстригли коротко, почти «под школьника, как в 1958-м» — для фотосессии в журнале Rolling Stone. Позже утром Энни Лейбовиц должна была приехать фотографировать его.

Среди всей этой суеты Йоко позвонила мне в Лондон и настоятельно попросила немедленно приехать и сделать интервью для Sunday Times, которое я предлагал несколько недель тому назад, — и мы договорились, что я сяду на ранний авиарейс завтра утром.

Энни Лейбовиц знала о съемке в обнаженном виде, которую Джон и Йоко сделали двенадцать дней назад для промовидео, и уже представляла, какую сделает фотографию, когда приехала в «Дакоту». Она предложила обоим раздеться. Джон спокойно согласился, но Йоко на этот раз почему-то обнажаться не желала, и Энни просто попросила ее оставить все как есть, — на Йоко были черные брюки и черный свитер. Обнаженный Леннон свернулся калачиком, словно обвил бесстрастную жену, прикрывшую глаза, и казался младенцем-переростком, цепляющимся за мать. Эта фотография брала за душу и, возможно, стала еще пронзительней, когда Джон воскликнул: «Вы верно уловили наши отношения!»

Интервью шли быстрым потоком. Уделив время репортерам с радио RKO, чуть позже в тот же день пара покинула «Дакоту» и отправилась в студию грамзаписи Record Plant, где Джону предстояло доработать новый сингл Йоко.

Они вышли на улицу со служебного входа. На углу 72-й улицы и Сентрал-парк-Вест в это время, как обычно, ошивалась в надежде увидеть кумира небольшая толпа поклонников. Новая пластинка снова привлекла к нему внимание публики, и фанатов было немного больше, чем обычно.

Когда Джон вышел на тротуар, пухлый юноша в очках протянул ему копию «Double Fantasy» для автографа. Джон подписал, пробормотал что-то вроде: «Это все, что вы хотели?» — и машина команды с радио RKO, любезно предложившей подбросить обоих к студии, увезла его от улыбающегося фаната.

Сведение сингла заняло большую часть вечера. Йоко была в восторге и не понимала, почему не выпустить пластинку прямо сейчас, но Дэвид Геффен, приехавший к ним, настоятельно просил подождать до января. Рождество ведь на носу, какой тут выпуск?

Они закончили где-то в половине одиннадцатого. Джон был в хорошем настроении и доволен проделанной работой. Он напомнил продюсеру Джеку Дугласу, чтобы тот на следующий день приехал «с утра пораньше» — заканчивать сведение, — и они с Йоко, отбросив мысль о ресторане или кафе, решили ехать сразу домой, сели в ожидавший лимузин и отправились обратно — вверх по Сентрал-парк-Вест.

В 22:54 автомобиль припарковался у тротуара рядом с «Дакотой». Они выбрались из машины и пошли к кабинке охранника у въездной арки — главного входа в здание. Йоко держалась слегка впереди, когда Джон, несший несколько кассет с итогами их вечерней работы, вдруг услышал голос, прозвучавший в нескольких шагах за спиной: «Мистер Леннон?»

Он на ходу оглянулся посмотреть, кто его окликнул. Грянули выстрелы. Ему в спину попали четыре пули. Он зашатался, пытаясь дойти до кабинки охранника, и на пороге, выронив пленки, повалился внутрь. Истошно кричала Йоко. Молодой охранник судорожно давил на тревожную кнопку. Джон лежал на полу будки, и у него изо рта и груди хлестала кровь.

На улице, у входа в «Дакоту», пухлый юноша, которому Леннон чуть раньше подписал копию «Double Fantasy», бросил пистолет на землю. Он не пытался убежать, просто стоял там, а потом, достав книгу в мягкой обложке — роман Дж. Д. Сэлинджера «Над пропастью во ржи», — принялся читать.

Его звали Марк Чепмен, и он только что исполнил свою мечту: стал знаменитым.

64. «Не верю я в мертвых героев»

Кровь была везде. Патрульная машина приехала к «Дакоте» через пару минут, — но пули нанесли непоправимые повреждения. Полицейские всё прибывали, на стрелка надели наручники, а двое офицеров занесли Джона в свою машину и помчались в ближайшую больницу имени Рузвельта. «Вы знаете, кто вы?» — спросил один из офицеров. Половина мира знала, кто он.

Врачей в реанимации уже предупредили. Те были наготове, когда Джона внесли, но никто уже не мог ничего сделать. О смерти Леннона объявили в 23:15. Официальной причиной стал шок, вызванный обильной кровопотерей. Джон просто истек кровью.

Йоко, которую отвезли в больницу на следующей полицейской машине, узнала об этом сразу. К ней в больницу вызвали Дэвида Геффена, а потом, уже одну, отвезли в «Дакоту» и пропустили в здание со служебного входа.

Новости об убийстве Джона снова и снова звучали всю ночь на радио и телеканалах, и «Дакоту» окружали толпы. В Лондоне тем временем уже настало 9 декабря. Ранним утром я отменил свой полет в Нью-Йорк и писал некролог, о котором Джон спрашивал десять лет тому назад. В тот час это казалось бессердечным, и было тяжело. Но такова работа журналиста.

Йоко потом рассказывала, как позвонила Мими и обо всем ей сообщила. Пол, привыкший отключать телефон на ночь, не знал ничего до тех пор, пока Линда не отвезла детей в школу и не вернулась обратно в их дом в Сассексе, — ей рассказали матери у школьных ворот. Синтия, когда услышала это, гостила у бывшей жены Ринго, Морин. Йоко попросила ее не ехать в Нью-Йорк. Синтия отнеслась с пониманием. Но Джулиан и Ринго поехали.

Почти все, кто был в те дни достаточно взрослым, сумеют вспомнить, где они были, когда услышали, что Леннон погиб. Дело было не просто в том, что умерла знаменитая рок-звезда. Джон был чем-то большим. Он стал символом своего времени, символом музыки, символом шестидесятых, символом людей, не скрывавших своих мыслей, символом своего поколения. В то время Америке, к сожалению, были знакомы убийства знаменитых — так