Рис. 32. Национальный архив Дании. Датский патент, датированный 5 января 1781 года и выданный кораблю «De Friede», идущему под командованием Ганса Эллерцена к острову Санта-Крус. Erik Gobel, «The Danish „Algerian Sea Passes“», 1747–1838: An Example of Extraterritorial Production of «Human Security», Historical Social Research 35/4: The Production of Human Security in Premodern and Contemporary History (2004), 171

Рис. 33. Другой патент, датированный 12 июня 1799 года и выданный судну «Sara», идущему под флагом Гётеборга. Artur S. Svensson (yay. haz.), Svenska flottans historia (Malmo: Allhems Forlag, 1943), II. cilt, 1943, 528-529

Французы любили чинить препоны, когда дело касалось освобождения мусульманских невольников, и постоянно изворачивались, ведь им требовались галерные гребцы, а найти их было сложно. Когда в 1630 году французы затребовали по сто экю за каждого гребца, никто не согласился выплачивать такие деньги. Проблему создавало еще и возращение ренегатов, крещенных на банках. В ответ алжирцы не только арестуют французских пленников и торговцев, но и начнут захватывать все встречные французские суда. Так в гроб мира был забит последний гвоздь[1730].

В 1681 году мир опять-таки нарушили французы. За год до этого Дюкен, адмирал Людовика XIV, явился во главе сильного флота и принес договор об обмене невольниками. Но французы будут нарушать его и сажать гребцов на банки в Марселе, не отпуская их на свободу. А кроме того, они обвинят в корсарстве мелкие алжирские суда, угоняемые ветром к берегам Прованса, и, несмотря на перемирие, станут их грабить, а мусульман – умертвлять[1731].

И закон нарушали не только французы. Вот лишь один эпизод: 6 октября 1658 года Ахмед эль Куртуби, реис из Сале, несмотря на паспорт, полученный от нидерландского консула, согласился на инспекцию со стороны военных кораблей, сопровождавших голландский торговый флот. Сразу же после нее один из голландских кораблей, напав на судно Ахмеда-реиса, сжег его. Воцарилось смятение, и в дипломатических коридорах зазвучали угрозы корсаров из Сале. Голландия, желая сохранить мир, заставила капитана из Любека, совершившего нападение, уплатить 9500 флоринов компенсации; также решено построить на верфях страны судно, аналогичное сгоревшему по водоизмещению и количеству пушек. Сам корабль из Любека продадут, чтобы возместить убытки Ахмеду-реису[1732].

Впрочем, оставим наших гази, всегда подотчетных Стамбулу и выступавших в международной дипломатии как отдельные государства, в их магрибских портах. Даже такие яростные английские корсары, как Уильям Кидд и Кара Сакал (тур. «Черная Борода», Эдвард Тич) старались не выходить за рамки закона и сыграли немалую роль в разграничении правомерных и противоправных действий, хотя сами весьма искусно обращали нормы закона себе во благо[1733]. Но если даже их вело чувство правовой ответственности, можно ли представить, чтобы оно отсутствовало у османских корсаров? Конечно же, нет! Даже самые ревностные корсары вроде Хасана Калфы с уважением относились к капитуляциям. В 1626 году Хасан-реис, остановив голландское судно, которое везло пшеницу в Неаполь, освободит капитана вместе с экипажем; впрочем, предназначенное христианам зерно он заберет[1734]. Здесь стоит напомнить, что еще со Средневековья господствовало правило, по которому любая страна имела право захватывать все корабли, идущие в порт другого государства, с которым находилась в состоянии войны. Все начнет меняться лишь после 1650-х годов. И можно понять, что решение Хасана тогда выглядело совершенно законным, по крайней мере для некоторых[1735].

Еще один случай: в 1595 году, когда люди Арнавуда Мурада-реиса предложат тому снова поработить монаха Иеронима Грациана, совсем недавно спасенного из неволи и сумевшего вернуться домой, тот ответит, что человека, за которого уплачен выкуп, нельзя вновь брать в плен[1736]. Есть же этикет, в конце концов! В мае 1632 года капуданэ (командирская галера) Уста Мурада остановила в проливе Бонифачо корабль, нагруженный солью; тогда у капитана, вызванного на борт к Мураду, спросили о владельце судна и о грузе. Капитан-генуэзец, соотечественник Мурада, ответил, что корабль принадлежит ему и иностранцев на борту нет, за исключением одного француза, которого он взялся доставить к Бастион де Франс, что на берегах Туниса. Уста Мурад забрал только несчастного савойца, разрешив остальным путникам с их товарами плыть дальше[1737].

Корсары обладали правом брать в плен подданных вражеских государств и захватывать их товары, даже если те путешествовали на кораблях, принадлежавших дружественным странам. Однако, как мы уже ранее отмечали, корсарам требовалось оплатить перевозку товаров, поскольку капитан дружественного корабля обязывался возвратить судовладельцу затраты на нее[1738].

Те, кто знал, что корсарам важно не только то, кому принадлежит корабль, но и то, кто владеет товарами, паковали груз так, чтобы казалось, будто он является собственностью иного государства. Например, мусульманский торговец Хаджи Мухаммед договорился с британским консулом и отметил, что груз принадлежит англичанину. Но все эти меры пошли прахом, когда корсары Санто-Стефано захватили его корабль «Триумф» (Triumph) – им было все равно, кому тот принадлежал, хоть мусульманину, хоть христианину. А появление Хаджи Мухаммеда в призовом суде Пизы и его участие в процессе, начавшемся в марте 1608 года, показывают, насколько коммерсанты полагались на законы, управлявшие корсарством. Жаль только, что упрямый торговец, видимо, не очень-то знал международное право, пусть и рассчитывал на его помощь. Хаджи заявит, что 300 с лишним рулонов ткани, пересылаемые им из Индии в Мекку, а оттуда – в Дамаск, должны были затем отправиться в Северную Африку, и он за целых 540 экю договорился с английским консулом в Дамаске, что погрузит товары на корабль под его именем. Тем самым Хаджи лично объявил, что корсары захватили его товары законно[1739]. Вероятно, он совершенно забыл, что дает показания в присутствии христианского судьи, а не османского кади.