когда-то передо мной, открылся огромный, гигантский колодец, полный светящихся разноцветных огней, причудливо связанных веревочных мостов и лифтов. Ни на миг не умолкающий гул человеческих голосов, отражающихся от стен.

Я наблюдала за девчонкой, видела, как ее широкие брови взлетели вверх: она наверняка и представить не могла, насколько Остов огромен на самом деле!

– Таких колодца три, – сказала я. – Наверху живут знатные богачи.

Она посмотрела вверх. Как голову не задирай, а вершины Остова все равно видно не было. Она растворялась в ярком свете верхних ярусов.

– Внизу… сама знаешь, что там внизу.

Жрица нагнулась над веревочными перилами и посмотрела вниз. Я тоже посмотрела, взгляд рухнул вниз, уцепиться ему было не за что… в темноте дна была не разглядеть. У меня закружилась голова.

– А ведь мы только на пятом ярусе! Всего их немного больше двадцати, вроде, двадцать три или двадцать четыре.

– Двадцать четыре, – напомнил лекаришка.

Мы полезли по веревочным лестницам и мостам. До пещеры Камбалы идти было недолго, однако для Черной этот путь, наверное, был очень долгим. Она лазала по веревкам так, словно у нее руки-ноги не гнулись, а когда лестница вдруг закачалась, жрица закричала от ужаса, решив, что падает. От страха она не могла больше пошевелиться, просто болталась в воздухе, вцепившись в веревки мертвой хваткой.

– Не бойся, крошка! Иди сюда!

Сжалившийся Камбала подоспел к ней и прижал к себе.

– Цепляйся руками мне за шею, а спину обхвати ногами. Я подниму тебя.

Дрожащими руками Черная ухватилась за его толстую шею, а ногами послушно обвила спину. Огромный толстяк проворно полез вверх по лестнице, будто на спине у него сидел невесомый ребенок.

В пещере мы дали Черной чего покрепче, и, пока она приходила в себя, стали готовиться к небольшому пиршеству. Какой только вкуснятины они не набрали! Это на Огузке некому было ухищряться с готовкой, а здесь люди на жизнь зарабатывали тем, что готовили всякие потрясающие штуки! И хрустящие водоросли, и сладкие шарики, маринованное мясо, смеси приправ и масла, в который можно макать все, что в голову взбредет… да, простые люди теперь редко так ели, но зато стражникам все доставалось вдвое дешевле.

Вот теперь-то я распрощаюсь с голодом!…

Время мы проводили отлично, даже Черная, сильно повеселевшая после пяти кружек, присоединилась к нам. Она ела, пила и смеялась, а потом даже предложила танцевать, потому что у оранжевых на всех праздниках танцуют, и нам, значит, надо. Мы все были достаточно пьяны, чтобы согласиться на это, и в конце нам стало так весело, что мы вышли из пещеры и стали звать танцевать с нами остальных, не забывая наливать каждому желающему. Вскоре все соседи Камбалы стояли с нами, мы взялись за плечи друг друга и стали ходить, улюлюкая и раскачиваясь, иногда махая ногами.

Как же это было весело! Наверное, никогда в жизни я не чувствовала себя такой счастливой. Я-то не пьянела, чего бы лекаришка мне ни наливал, но, когда люди, обнявшись, встали в круг и стали петь, пьяно смеясь, меня пробрало. По-настоящему пробрало. Мне хотелось подойти к каждому из этих бледных работяг, обнять и расцеловать в обе щеки просто за то, что они находятся рядом такие веселые и танцуют вместе со мной. Я попробовала, но они от меня шарахались, хотя и с улыбкой! Я не расстроилась. Мои полосы, желтые глаза и похожие на перья волосы никуда не делись… на всем свете только бедняга Гора находил все это красивым. Надеюсь, оранжевые его не сильно потрепали…

Утром, разглядывая себя, я обнаружила, что на моей коже не осталось даже шрамов. На месте ран протянулись ровные темные полоски.

Черная сидела на полу, скрестив ноги, и одухотворенно тянула вверх брови. Трогать ее или говорить с ней, пока она так сидит, было ни в коем случае нельзя: это я уже уяснила. Так эта чудачка говорит со своим Богом, а перебивать Бога было запрещено.

Одевшись в форму, я села на кровать и стала тихо ждать, пока она закончит.

Наконец, она вскочила со своего места, будто все это время ее там насильно удерживали, и подошла ко мне.

– Уже?… – спросила жрица, складывая брови домиком. Такой жалобный взгляд… можно подумать, она никогда в жизни не оставалась одна! – Я никогда в жизни не оставалась одна!

– Что?

– Никогда, понимаешь? У оранжевых не принято быть одному! Только Солнце может быть один в своем шатре, и то лишь несколько минут в день. Мы все время вместе. Одной мне здесь очень плохо…

– Серый запретил брать тебя, – я вздохнула, глядя на ее бинты. – Чуть не так дернешься, все разойдется и истечешь кровью до смерти.

Жрица не сводила с меня испуганных зеленых глаз. Ее большие губы были плотно сжаты, широкие брови сведены. Она была очень красивой и совсем беспомощной. Мне не хотелось, чтобы бедняга мучилась тут без меня, одна, среди мужланов-стражников… хотя те боялись ее не меньше, чем она их.

– Ну… хочешь, отведу тебя к лекаришке?

– К Вале?

– Да, к Вале, – я скривилась. Валя. Это же надо было так мужика назвать!

Что ж, идея и вправду отличная, лекаришке нравилось с ней возиться. Я со спокойной душой сдала ему свою подопечную, и только после этого отправилась в оружейную, а затем вниз, к посту на нижнем ярусе. Именно там мы должны были собраться перед заданием.

Суть дела товарищи разъяснили мне еще вчера, пока были трезвые. Мы и еще несколько отрядов, работая сообща, должны были решить проблему с упырями.

Все неговорящие люди на нижних ярусах были людоедами, но те, которые носили одежду и боялись нападать на стражников, в чем-то все еще приравнивались к людям. По крайней мере, за беспричинное убийство одного из таких можно было получить выговор от начальства. Дело в том, что они не нападали на стражников первые, но стоило ранить или убить кого-то одного, как за него вступались его приятели или родственники. Уничтожить всех людоедов было нельзя, слишком много сил на это требуется. Необходимо, чтобы одетых можно было безбоязненно оставлять в тылу, а упырей, которых, кстати, одетые тоже не любили, теснить обратно в туннели.

На эту вылазку нашей задачей было выяснить, как далеко пробрались упыри, и составить карты, чтобы можно было понять, из каких тоннелей приходят твари. Для начала необходимо было очистить от них центральный район, на это нам отвели четыре дня. Затем нас ждал четырехдневный отдых.

Мой отряд был первым, пробивным. Остальные могли исследовать тоннели только после того,