С моей точки зрения, моя работа заключалась в том, чтобы исправить те аспекты наших усилий по CT, которые нуждались в исправлении, а не вырывать их с корнем и ветками, чтобы начать все сначала. Одним из таких исправлений было закрытие Гитмо, военной тюрьмы в заливе Гуантанамо, и, таким образом, прекращение непрерывного потока заключенных, помещенных туда на неопределенный срок. Другим решением был мой указ о прекращении пыток; хотя во время брифингов в переходный период меня заверили, что чрезвычайные выдачи и "усиленные допросы" были прекращены во время второго срока президента Буша, неискренние, бесцеремонные, а иногда и абсурдные способы, которыми несколько высокопоставленных представителей предыдущей администрации описывали мне эту практику ("Врач всегда присутствовал, чтобы убедиться, что подозреваемый не получил необратимых повреждений или не умер"), убедили меня в необходимости четких границ. Помимо этого, моим главным приоритетом было создание сильных систем прозрачности, подотчетности и надзора — таких, которые включали бы Конгресс и судебную систему и обеспечивали бы надежную правовую базу для того, что, как я с грустью подозревал, будет долгосрочной борьбой. Для этого мне нужен был свежий взгляд и критическое мышление в основном либеральных юристов, которые работали под моим началом в офисах советников Белого дома, Пентагона, ЦРУ и Госдепартамента. Но мне также нужен был человек, который работал в самом центре усилий США в области компьютерной безопасности, человек, который мог бы помочь мне разобраться в различных политических компромиссах, которые обязательно должны были произойти, а затем проникнуть в недра системы, чтобы убедиться, что необходимые изменения действительно произошли.

Джон Бреннан был именно таким человеком. В возрасте около пятидесяти лет, с редеющими седыми волосами, больным бедром (следствие его подвигов в баскетболе в средней школе) и лицом ирландского боксера, он заинтересовался арабским языком в колледже, учился в Американском университете в Каире и поступил на работу в ЦРУ в 1980 году, ответив на объявление в газете "Нью-Йорк Таймс". Следующие двадцать пять лет он проработал в ЦРУ в качестве ежедневного брифера разведки, начальника участка на Ближнем Востоке и, в конце концов, заместителя исполнительного директора при президенте Буше, которому было поручено создать интегрированное подразделение ЦРУ по борьбе с терроризмом после 11 сентября.

Несмотря на резюме и внешность крутого парня, больше всего в Бреннане меня поразили его вдумчивость и отсутствие крикливости (наряду с его необычайно мягким голосом). Хотя он был непоколебим в своем стремлении уничтожить Аль-Каиду и ей подобных, он достаточно хорошо знал исламскую культуру и сложности Ближнего Востока, чтобы понимать, что одними пушками и бомбами эту задачу не решить. Когда он сказал мне, что лично выступал против пыток водяной доской и других форм "усиленного допроса", санкционированных его начальником, я поверил ему; и я убедился, что его авторитет в разведсообществе будет для меня бесценным.

Тем не менее, Бреннан работал в ЦРУ, когда проводились пытки водяной доской, и эта связь делала его нежелательным кандидатом на должность моего первого директора агентства. Вместо этого я предложил ему должность заместителя советника по национальной безопасности по вопросам внутренней безопасности и борьбы с терроризмом. "Ваша работа, — сказал я ему, — будет заключаться в том, чтобы помочь мне защитить эту страну таким образом, чтобы это соответствовало нашим ценностям, и убедиться, что все остальные делают то же самое. Вы сможете это сделать?" Он сказал, что может.

В течение следующих четырех лет Джон Бреннан выполнял это обещание, помогая управлять нашими усилиями по реформированию и служа посредником между мной и иногда скептически настроенной и сопротивляющейся бюрократией ЦРУ. Он также разделял мое бремя осознания того, что любая наша ошибка может стоить людям жизни, и именно поэтому его можно было найти стоически работающим в офисе без окон в Западном крыле под Овальным по выходным и праздникам, бодрствующим, пока другие спали, изучающим каждый клочок разведывательной информации с мрачным, упорным упорством, из-за которого люди в Белом доме прозвали его "Стражем".

-

Довольно быстро стало ясно, что ликвидация последствий прошлых практик КТ и введение новых, где это необходимо, будет медленным и болезненным процессом. Закрытие Гитмо означало, что нам необходимо найти альтернативные средства для размещения и законной обработки как существующих заключенных, так и любых террористов, захваченных в будущем. В связи с запросами, поданными на основании Закона о свободе информации (FOIA), которые прошли свой путь через суды, мне пришлось решать, следует ли рассекретить документы, связанные с программами ЦРУ по ватербордингу и выдаче заключенных, разработанными при Буше (да — юридическим запискам, оправдывающим такую практику, поскольку и записки, и сами программы уже были широко известны; нет — фотографиям самой практики, которые, как опасались Пентагон и Госдепартамент, могут вызвать международное возмущение и подвергнуть опасности наши войска или дипломатов). Наши юристы и сотрудники по национальной безопасности ежедневно решали, как обеспечить более строгий судебный надзор и надзор со стороны Конгресса за нашими усилиями в области компьютерной безопасности и как выполнить наши обязательства по обеспечению прозрачности, не выдавая террористов, читающих New York Times.

Вместо того чтобы продолжать то, что выглядело для всего мира как куча ситуативных внешнеполитических решений, мы решили, что я выступлю с двумя речами, связанными с нашими антитеррористическими усилиями. В первой, предназначенной в основном для внутреннего потребления, я буду настаивать на том, что долгосрочная национальная безопасность Америки зависит от верности нашей Конституции и верховенства закона, признавая, что сразу после 11 сентября мы иногда не соответствовали этим стандартам, и излагая, как моя администрация будет подходить к борьбе с терроризмом в дальнейшем. Вторая речь, которую планировалось произнести в Каире, будет обращена к глобальной аудитории — в частности, к мусульманам всего мира. Я обещал выступить с подобной речью во время предвыборной кампании, и хотя в связи со всеми остальными событиями некоторые члены моей команды предлагали отменить ее, я сказал Раму, что отказ от выступления — это не вариант. "Мы не сможем изменить общественное мнение в этих странах в одночасье, — сказал я, — но если мы не обратимся к источникам напряженности между Западом и мусульманским миром и не опишем, как может выглядеть мирное сосуществование, мы будем вести войны в этом регионе в течение следующих тридцати лет".

Для помощи в написании обеих речей я привлек огромные таланты Бена Родса, моего тридцати одного года спичрайтера СНБ и вскоре ставшего заместителем советника по национальной безопасности по стратегическим коммуникациям. Если Бреннан представлял собой человека, который мог действовать как проводник между мной и аппаратом