Король не слушал душераздирающих речей и обрядовых песен. Он просто смотрел на Эйви-Эйви, умирая от боли в груди.

Смерть не украсила человека, считавшегося уродом и среди людей, и среди Кастов. Смерть стянула продубленную кожу в жуткую маску. И смотреть на обернутый пергаментом череп было по-настоящему страшно.

И в то же время в этом было какое-то неясное облегчение, словно хоронили незнакомца, чужого, чуждого.

Лишенное жизни тело не было Эй-Эйем, и даже знаменитый шрам потускнел, растянулся, уступая место мертвенной синеве. Серые одежды скрадывали чудом уцелевшие краски изможденного лица, окончательно ломая привычный образ.

Проводника отпевали по-военному, уложив на носилки из копий и топоров, покрытые серым заштопанным плащом. Правая рука, чьи пальцы так и не смогли разжать, держала посох, в ногах сиротливо пристроилась лютня, сума была перекинута через плечо. А на груди горел тот самый талисман, что поразил когда-то короля тонкостью работы, талисман, повторяющий татуировку: опрокинутый треугольник и стрела, устремленная в Небо…

Говорили не слишком долго. Вскоре лучшие друзья и ближайшие родичи подняли носилки, а в руках остальных появились факелы, запаленные от Священного Горна. Гномы выстроились длинной вереницей, и процессия двинулась в обход Залов Срединного яруса, погруженных в темноту.

Строгие и чистые голоса затянули печальную песню, полную скрытого мужества и твердости. Шагавший рядом с людьми смутно знакомый Каст, сжалившись, запел на языке Элроны:

Мы знаем все о смерти

И ждем ее прихода.

Но звон мечей срывает

Завесу ложных знаний.

И в дикой круговерти

Закатов и восходов

Надежно забываем

Плоды своих исканий…

Король шел, высоко подняв факел, и думал о смерти. В голове почему-то все время вертелись слова Эйви-Эйви, поразившие в самом начале пути: «Это тоже итог, не лучше и не хуже. Нить жизни — штука тонкая, так или иначе, все равно рвется…»

Не бойся смерти, воин!

Нехитрая наука —

Дрожать и ждать удара

Безжалостной Судьбы!

Ты должен быть достоин

Взять боевую муку

Бесценнейшего дара:

Не прекращать борьбы.

Не прекращать борьбы, но и не прятаться от удара. Не бежать, но и не рисковать понапрасну. В этом был весь Эйви-Эйви, и то, что они принимали за трусость, было лишь достойным осознанием собственной силы.

Король шел вперед, и волшебный Город Из Сна стоял у него перед глазами, раскрывая душу того, кто сменил за свою не слишком долгую жизнь множество имен и обличий, а умер, как настоящее перекати-поле, после мучительной борьбы под жестоким ударом сапога…

Что значит «смерть»? Всего лишь

Неверная граница

Меж каменным бессмертьем,

Что оградит земля.

И, если страх изгонишь,

Однажды обратится

Оскал беззубой смерти

Осколком хрусталя…

— Да ты поэт, почтенный гном, — сдержанно восхитился шут.

— Не я, — покачал головой их случайный попутчик на дороге скорби. — Это ведь его погребальная песня! — и Каст кивнул на носилки. — Вы чужие в Горе, вы не знаете, что Последнюю песню каждый сочиняет себе сам, если может…

Длинными переходами и мрачными коридорами, крутыми лестницами и нарядными залами Касты вынесли тело родича на Седьмой ярус, к усыпальнице.

— Его похоронят по обычаю гномов? — неизвестно чего испугался король.

— Не совсем, — покачал головой Бородатый. — Я знаю, у вас принято сжигать тела усопших… Но Эаркаст последнее время часто говорил о смерти и попросил однажды Круг Старейшин не оставлять его тела под землей. Его положат на Балконе Ритуальных Ножниц на девять дней, согласно эльфийскому и гномьему обычаю. И если за это время его душа не изберет одну из двух стихий, Священный Огонь отнесет ее в Царство Йоттея…

Король поклонился в знак благодарности и уже не раскрывал рта до конца1 погребальной церемонии.

А после похорон, завершившихся обильной трапезой, сопровождавшей любое по-настоящему важное событие у Кастов, к нему подошел Торни.

— Вот, Хольмер, — глухо сказал он. — Возьми. Это тебе, — и, круто развернувшись, кинулся прочь.

В руках короля осталась маленькая книжица в кожаном переплете.

Образ склонившегося над ней Эй-Эя был настолько реален, что слезы резанули глаза, и мир расплылся, теряя очертания.

Денхольм поспешил открыть прощальный дар…

«Господин Денни Хольмер!» — было выведено на первой странице, потом небрежно зачеркнуто и переправлено на просто «Денни!».

«Денни! Если ты держишь в руках эту тетрадь, значит, я, как и предупреждал с самого начала, не смог выполнить обещанного и не довел вас до Зоны. Мне прискорбно об этом писать, но скорее всего я уже мертв…»

Высокие своды зала отразили глухой вой смертельно раненного зверя по имени Денхольм и обрушили сверху на неприкрытую голову.

«Мне до сих пор неясно, какая недобрая Сила вытолкнула тебя из привычной и безопасной среды в Мир, неизвестный и непредсказуемый. Теперь я ушел, но по-прежнему не могу оставить тебя без опеки.

Настоящий маг заводит ученика, предчувствуя скорый конец. И отдает ему все, что знает, без остатка, становясь беззащитным и беспомощным. Боюсь, у нас не будет той самой последней минуты, к тому же мне далеко до настоящего мага.

Я человек бережливый, привыкший собирать любые пустячки «на всякий случай». И до самой смерти буду надеяться на благополучный исход… Я не подарю тебе своих знаний, просто отдам под проценты. Напишу на бумаге, и тебе самому придется искать нужные интонации, впитывать последовательность слов и пауз, учиться держать в узде силу заклинаний. Я проведу тебя через мир разумных существ точно так же, как Санди через мир растений и животных.

Если успею.

И начну с твоей последней ошибки…»

Король часто моргал, чтобы освободить глаза от расплывчатой пелены. От каждой строчки, от каждой буквы, четкой и ровной, как гномьи руны, били в сердце родные насмешливо-нагловатые интонации. Треск костра, тихий перезвон эльфийской лютни, плеск вина во вместительной кружке… Весь проводник — между двух светло-коричневых корочек. Все, что осталось от человека, умевшего прощать…

Денхольм заставил себя читать дальше. Но смысл слов, поучающих, как отличить магическое проявление стихии от природного, ускользал, едва касаясь сознания… Мудрые истины, прикрывшиеся звонким сплавом наставлений, казались сейчас менее важными, чем простое воспоминание: он купил эту книжицу в Рорэдоле, в крепости Галь, сразу после катастрофы на реке… Давно, как давно, Боги! Как недавно! За что, Боги!!!

Руки сами листали покореженные страницы, местами прожженные искрами костра, местами залитые вином. Карандаш сменялся темной краской, краска плавно перетекала в разбавленные чернила… Дождь и снег клали свои отметины, смазывая буквы, но рука неизменно оставалась твердой, и строчки спешили одна за другой, не ломая строя.