С чувством глубокого удовлетворения он откинулся на спинку кресла и вытянул ноги. Повеселевший взгляд остановился на волшебном городе, городе-сказке, призрачной и хрупкой мечте странного человека, смешавшего в себе Три Цвета, умевшего говорить и с эльфом, и с веллиаром… И уловил новую ноту в торжественной песне камня, не замеченную раньше в сумбуре скорби и сожалений. Любовь к побратиму!

Король стряхнул с себя оцепенение и сон, резко вскочил, едва не падая от внезапного головокружения, и кинулся на поиски Торни.

Сбиваемые по пути Касты провожали его тихой, но самозабвенной бранью, и лишь немногие потрудились вспомнить, где в последний раз видели Сердитого Гнома. Но из этих скупых сведений Денхольм понял, что искать Бородатого надо в кузне Фаргов.

Оружейники уже давно смотрели на него, как на младшего подмастерья, и пропустили без лишних разговоров в святая святых любой Горы.

Сердитый гном ковал мечи. С тупым ожесточением взлетал и падал тяжелый молот, и повязка на лбу была насквозь пропитана потом и кровью открывшейся раны.

Вечно прищуренные глаза стали похожи на узкие смотровые щели шлема, из упрямо поджатых губ не вырывалось даже ругательств.

Торни пытался работой заглушить боль потери.

Торни ковал оружие с мечтами о мести.

Король подошел к нему и, выждав краткий миг передышки, ухватил за рукав.

Сердитый гном резко развернулся и под густыми бровями мелькнула искра изумления.

— Очнулся, Хольмер? — грубовато поинтересовался он, примеряя в руке новую полоску стали. — Уж не выпил ли ты все запасы вина нашего Рода?!

— Мы можем поговорить, Торни? — мягко спросил Денхольм.

— А стоит ли твой разговор минуты моего молчания?

— Он стоит всей твоей жизни, Бородатый, — с горячим убеждением заверил король.

Торни смерил его хмурым взглядом, презрительно фыркнул, но молот отложил, отирая пот и отходя в сторону:

— Ну, что у тебя стряслось? Только покороче…

Король послушно кивнул и кратко изложил суть своего видения.

Сердитый гном смертельно побледнел и потребовал подробностей.

Король обреченно вздохнул и повторил с подробностями.

Торни схватился за сердце и стал оседать на пол…

— Тебе плохо, гном? — подхватил его Денхольм, с трудом оттаскивая к ближайшему стулу.

— Мне хорошо! — слабо улыбнулся Бородатый, и слезы покатились из суровых глаз. Крупные, как капли летнего дождя, они оставляли на запыленных щеках глубокие борозды и растворялись в густой, давно не чесанной бороде. — Как ты сказал? Путь в Небо? В Веллтинор?

— Это могло быть просто плодом разгоряченного воображения, Торни! — счел нужным уточнить король. — Попыткой выдать желаемое за действительность!

— Нет, — покачал головой Сердитый гном, оживая и вновь становясь самим собой. — Нет, это правда. О мечте побратима знали лишь двое: он и я. Ни единому существу на свете не доверил своей тайны, своей истинной страсти, только мне. Думаю, он принес эту блажь из Зоны, откопал где-то там сказку о Прямом Пути на Небо, в Обитель Божью. Откопал и заболел мечтой о садах и дворцах Веллтинора… Ты не мог этого выдумать, друг мой.

— Значит, правда! — улыбнулся и Денхольм. — Хорошо!

— Вот я и говорю! — хмыкнул Торни. — Но ты ведь не знаешь, человек, что подарил мечту и мне. У Кастов есть поверье, что избранные нашего народа, совершившие бессмертные подвиги, сотворившие непревзойденное, за особые заслуги возносятся на Небо, в свиту Кователя, минуя Камень Замерзшей Воды. Если понадобится, я горы сверну и поверну вспять реки, я против самой Вешшу выйду, но добьюсь этой чести и обниму побратима…

Король с изумлением увидел, как загорелись тусклые, убитые горем глаза Бородатого, как горделиво вскинулась его голова. А беспокойные руки уже теребили гребень, ласкавший бороду, и пальцы заплетали боевые косы…

— И знаешь, с чего я начну, Хольмер? — лукаво спросил гном, завершая свою кропотливую работу.

Денхольм отрицательно качнул головой. Угадать, что может прийти на ум возжелавшему подвигов гному, было просто немыслимо.

Все равно что топором небо рубить. Или помелом облака гонять.

— Я попробую провести вас в Зону, — припечатал Торни. — Если ты, конечно, не передумал.

— А ты сможешь? — не веря своим ушам, выдохнул король.

Бородатый пожал плечами:

— Я же сказал: попробую.

С той поры, как не стало проводника, Денхольм не переставая думал о своем пути. И почти потерял надежду увидеть его конец. Если сам Эйви-Эйви не сумел одолеть всех преград, он, проводник, чьей нелегкой работой была эта дорога, то что же сможет не знающий жизни король?! Как пойдет? Куда?

Оставались, правда, наметки Эй-Эя: дойти до Стэнора, нанять корабль… А дальше? Брести наугад сквозь зачарованный лес? Карабкаться на Охранные горы? Безнадежно и пытаться.

Но ни разу, ни в словах, ни в мыслях, ни даже в отголосках бредовых видений, не возникло желания повернуть назад. Отступить означало предать. Предать погибшего на пути проводника, предать самого себя и умереть с тяжкой ношей вины на сердце…

Король подошел к Сердитому Гному, встал на колени и крепко обнял.

— Должен сразу предупредить, — проворчал смущенный столь бурным проявлением благодарности Торни, — путешествие со мной — не бочонок меду. И характер у меня прескверный.

— Вряд ли хуже, чем у Эй-Эя, — с улыбкой возразил Денхольм.

— Скажешь тоже! — обиделся Бородатый. — Да у побратима золотой характер! Он редко спорил и часто уступал. К тому же прощал любые выходки. А вот со мной спорить бесполезно!

— Мы потерпим, — великодушно уверил Денхольм.

Затем, еще раз пожав руку ворчуну, он отправился на поиски

Санди: рассказать о своем сне и велеть собираться в дорогу.

На десятый день Касты сошлись на мосту Коллирега и с торжественными песнопениями отправились на Седьмой ярус. Весть о вознесении Эаркаста успела облететь всех родичей, и гномы вышагивали, полные противоречивых надежд, здорового скептицизма и смутных ожиданий. Но общее уныние заметно сошло на «нет».

Король и шут продвигались в первых почетных рядах с вполне понятным волнением. Душа замирала в предчувствии чуда, потом срывалась, обвисая на бечеве реальности, и снова парила на крыльях фантазии.

Наконец, скрипнув, отлетели тяжелые створки, и процессия вступила под скорбные своды Усыпальницы. Осторожно скользя среди хрустальных тел, они дошли до Балкона Ритуальных Ножниц и замерли, забыв, как дышать. Когда помутившееся сознание вернулось и увиденное вспыхнуло сказочным светом, громкий вздох прошелестел над рядами, взрывая тишину.

Потому что на перекрестье топоров и копий никого не было.